Белая гвардия по главам и частям. «Белая гвардия

Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
- Ну, барин, - закричал ямщик, - беда: буран!
«Капитанская дочка»

И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими...

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?

Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе.

Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей.

Алексей, Елена, Тальберг и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал. За что такая обида? Несправедливость? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?

Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.

Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. И маму закопали. Эх... эх...

Много лет до смерти, в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий.

Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, - все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:

Дружно... живите.

Но как жить? Как же жить?

Алексею Васильевичу Турбину, старшему - молодому врачу - двадцать восемь лет. Елене - двадцать четыре. Мужу ее, капитану Тальбергу - тридцать один, а Николке - семнадцать с половиной. Жизнь-то им как раз перебило на самом рассвете. Давно уже начало мести с севера, и метет, и метет, и не перестает, и чем дальше, тем хуже. Вернулся старший Турбин в родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли. Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все грознее и щетинистей.

Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям:

А им придется мучиться и умирать...

Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец.

Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была на втором этаже, а маленький, покатый, уютный дворик - в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе - и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно и весело загорелись турбинские окна.

В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.

Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.

Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в нем видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.

Вот бы подстрелить чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас.

А ну их... Идем. Бери.

Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.

Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:

Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, - не верь. Союзники - сволочи. Он сочувствует большевикам.

Рисунок: рожа Момуса.

Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.

«Бей Петлюру!»

Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства - Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:

Елена Васильевна любит нас сильно. Кому - на, а кому - не. Леночка, я взял билет на Аиду. Бельэтаж № 8, правая сторона. 1918 года, мая 12 дня я влюбился. Вы толстый и некрасивый. После таких слов я застрелюсь...

Старший Турбин, светловолосый молодой человек, заметно постаревший и помрачневший после 25 октября 1917 года, в синих рейтузах и мягких новых туфлях сидел в кресле. У его ног на скамейке разместился Николка с любимой подругой - гитарой, издававшей только один звук: «трень». Только «трень», потому что дальше была неизвестность. В Городе было «тревожно, туманно и плохо»... Плечи Николки украшали унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на рукаве красовался остроуглый трехцветный шеврон. Младший Турбин входил в третий отдел первой пехотной дружины, которая вот уже четвертый день продолжала формироваться в связи с предстоящими событиями.

Но, несмотря на все эти события, в столовой, в сущности говоря, прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты. И жар согревает братьев, рождает истому.

Старший бросает книгу, тянется.

А ну-ка, сыграй «Съемки»...

Трень-та-там... Трень-та-там...

Старший начинает подпевать. Глаза мрачны, но в них зажигается огонек, в жилах - жар. Но тихонько, господа, тихонько, тихонечко...

Елена раздвинула портьеры, и в черном просвете показалась ее рыжеватая голова. Братьям послала взгляд мягкий, а на часы очень и очень тревожный. Оно и понятно. Где же, в самом деле, Тальберг? Волнуется сестра.

Хотела, чтобы это скрыть, подпеть братьям, но вдруг остановилась и подняла палец.

Погодите. Слышите?

Оборвала рота шаг на всех семи струнах: сто-ой! Все трое прислушались и убедились - пушки. Тяжело, далеко и глухо. Вот еще раз: бу-у... Николка положил гитару и быстро встал, за ним, кряхтя, поднялся Алексей.

В гостиной-приемной совершенно темно. Николка наткнулся на стул. В окнах настоящая опера «Ночь под рождество» - снег и огонечки. Дрожат и мерцают. Николка прильнул к окошку. Из глаз исчез зной и училище, в глазах - напряженнейший слух. Где? Пожал унтер-офицерскими плечами.

Черт его знает. Впечатление такое, что будто под Святошиным стреляют. Странно, не может быть так близко.

Алексей во тьме, а Елена ближе к окошку, и видно, что глаза ее черно-испуганны. Что же значит, что Тальберга до сих пор нет? Старший чувствует ее волнение и поэтому не говорит ни слова, хоть сказать ему и очень хочется. В Святошине. Сомнений в этом никаких быть не может. Стреляют в двенадцати верстах от города, не дальше. Что за штука?

Николка взялся за шпингалет, другой рукой прижал стекло, будто хочет выдавить его и вылезть, и нос расплющил.

Хочется мне туда поехать. Узнать, в чем дело...

Ну да, тебя там не хватало...

Елена говорит в тревоге. Вот несчастье. Муж должен был вернуться самое позднее, слышите ли, - самое позднее, сегодня в три часа дня, а сейчас уже десять.

В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухни тащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колонок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день. Скатерть, несмотря на пушки и на все это томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна. Это от Елены, которая не может иначе, это от Анюты, выросшей в доме Турбиных. Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в матовой, колонной, вазе голубые гортензии и две мрачных и знойных розы, утверждающие красоту и прочность жизни, несмотря на то, что на подступах к Городу - коварный враг, который, пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и осколки покоя растоптать каблуками. Цветы. Цветы - приношение верного Елениного поклонника, гвардии поручика Леонида Юрьевича Шервинского, друга продавщицы в конфетной знаменитой «Маркизе», друга продавщицы в уютном цветочном магазине «Ниццкая флора». Под тенью гортензий тарелочка с синими узорами, несколько ломтиков колбасы, масло в прозрачной масленке, в сухарнице пила-фраже и белый продолговатый хлеб. Прекрасно можно было бы закусить и выпить чайку, если б не все эти мрачные обстоятельства... Эх... эх...

На чайнике верхом едет гарусный пестрый петух, и в блестящем боку самовара отражаются три изуродованных турбинских лица, и щеки Николкины в нем, как у Момуса...

В глазах Елены тоска, и пряди, подернутые рыжеватым огнем, уныло обвисли.

Застрял где-то Тальберг со своим денежным гетманским поездом и погубил вечер. Черт его знает, уж не случилось ли, чего доброго, что-нибудь с ним?.. Братья вяло жуют бутерброды. Перед Еленою остывающая чашка и «Господин из Сан-Франциско»...

Николка наконец не выдерживает:

Желал бы я знать, почему так близко стреляют? Ведь не может же быть...

Сам себя прервал и исказился при движении в самоваре. Пауза. Стрелка переползает десятую минуту и - тонк-танк - идет к четверти одиннадцатого.

Потому стреляют, что немцы - мерзавцы, - неожиданно бурчит старший.

Елена поднимает голову на часы и спрашивает:

Неужели, неужели они оставят нас на произвол судьбы? - Голос ее тосклив.

Братья, словно по команде, поворачивают головы и начинают лгать.

Ничего не известно, - говорит Николка и обкусывает ломтик.

Это я так сказал, гм... предположительно. Слухи.

Нет, не слухи, - упрямо отвечает Елена, - это не слух, а верно; сегодня видела Щеглову, и она сказала, что из-под Бородянки вернули два немецких полка.

Подумай сама, - начинает старший, - мыслимое ли дело, чтобы немцы подпустили этого прохвоста близко к городу? Подумай, а? Я лично решительно не представляю, как они с ним уживутся хотя бы одну минуту. Полнейший абсурд. Немцы и Петлюра. Сами же они его называют не иначе, как бандит. Смешно.

Ах, что ты говоришь. Знаю я теперь немцев. Сама уже видела нескольких с красными бантами. И унтер-офицер пьяный с бабой какой-то. И баба пьяная.

Ну мало ли что? Отдельные случаи разложения могут быть даже и в германской армии...

Стрелка остановилась на четверти, часы солидно хрипнули и пробили - раз, и тотчас же часам ответил заливистый, тонкий звон под потолком в передней.

Слава богу, вот и Сергей, - радостно сказал старший.

Это Тальберг, - подтвердил Николка и побежал отворять.

Елена порозовела, встала.

Но это оказался вовсе не Тальберг. Три двери прогремели, и глухо на лестнице прозвучал Николкин удивленный голос. Голос в ответ. За голосами по лестнице стали переваливаться кованые сапоги и приклад. Дверь в переднюю впустила холод, и перед Алексеем и Еленой очутилась высокая, широкоплечая фигура в шинели до пят и в защитных погонах с тремя поручичьими звездами химическим карандашом. Башлык заиндевел, а тяжелая винтовка с коричневым штыком заняла всю переднюю.

Здравствуйте, - пропела фигура хриплым тенором и закоченевшими пальцами ухватилась за башлык.

Николка помог фигуре распутать концы, капюшон слез, за капюшоном блин офицерской фуражки с потемневшей кокардой, и оказалась над громадными плечами голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. Голова эта была очень красива, странной и печальной и привлекательной красотой давней, настоящей породы и вырождения. Красота в разных по цвету, смелых глазах, в длинных ресницах. Нос с горбинкой, губы гордые, лоб бел и чист, без особых примет. Но вот один уголок рта приспущен печально, и подбородок косовато срезан так, словно у скульптора, лепившего дворянское лицо, родилась дикая фантазия откусить пласт глины и оставить мужественному лицу маленький и неправильный женский подбородок.

Откуда ты?

Осторожнее, - слабо ответил Мышлаевский, - не разбей. Там бутылка водки.

Николка бережно повесил тяжелую шинель, из кармана которой выглядывало горлышко в обрывке газеты. Затем повесил тяжелый маузер в деревянной кобуре, покачнув стойку с оленьими рогами. Тогда лишь Мышлаевский повернулся к Елене, руку поцеловал и сказал:

Из-под Красного Трактира. Позволь, Лена, ночевать. Не дойду домой.

Ах, боже мой, конечно.

Мышлаевский вдруг застонал, пытался подуть на пальцы, но губы его не слушались. Белые брови и поседевшая инеем бархатка подстриженных усов начали таять, лицо намокло. Турбин-старший расстегнул френч, прошелся по шву, вытягивая грязную рубашку.

Ну, конечно... Полно. Кишат.

С приходом Мышлаевского все в доме оживились. Елена попросила Николку зажечь колонку, сама забегала и зазвенела ключами. Турбин и Николка стащили с Мышлаевского узкие сапоги с пряжками на икрах, развернули портки. Френч, для устранения вшей, был вывешен на веранду. Мышлаевский, в одной грязной сорочке, выглядел больным и жалким.

Что же это за подлецы! - закричал Турбин. - Неужели же они не могли дать вам валенки и полушубки?

Ва...аленки, - плача, передразнил Мышлаевский, - вален...

Руки и ноги в тепле взрезала нестерпимая боль. Услыхав, что Еленины шаги стихли в кухне, Мышлаевский яростно и слезливо крикнул:

Сипя и корчась, повалился и, тыча пальцем в носки, простонал:

Снимите, снимите, снимите...

Пахло противным денатуратом, в тазу таяла снежная гора, от винного стаканчика водки поручик Мышлаевский опьянел мгновенно до мути в глазах.

Неужели же отрезать придется? Господи... - Он горько закачался в кресле.

Ну, что ты, погоди. Ничего... Так. Приморозил большой. Так... отойдет. И этот отойдет.

Николка присел на корточки и стал натягивать чистые черные носки, а деревянные, негнущиеся руки Мышлаевского полезли в рукава купального мохнатого халата. На щеках расцвели алые пятна, и, скорчившись, в чистом белье, в халате, смягчился и ожил помороженный поручик Мышлаевский. Грозные матерные слова запрыгали в комнате, как град по подоконнику. Скосив глаза к носу, ругал похабными словами штаб в вагонах первого класса, какого-то пол- ковника Щеткина, мороз, Петлюру, и немцев, и метель и кончил тем, что самого гетмана всея Украины обложил гнуснейшими площадными словами...

Алексей и Николка смотрели на согревающегося поручика. Мышлаевский возмущенно рассказывал о последних событиях. В то время как гетман отсиживался во дворце, взвод, в который он входил, почти сутки провел на морозе, в снегу, расположившись цепью: «на сто саженей - офицер от офицера». Турбин прервал поручика, спросив, кто находится под Трактиром. Мышлаевский махнул рукой и ответил, что он все равно ничего не поймет. Всего под Трактиром было сорок человек. Приехал полковник Щепкин и объявил, что вся надежда Города на офицеров. По- просил оправдать доверие родины и в случае появления неприятеля приказал переходить в наступление, пообещав при этом через шесть часов прислать смену. После этого полковник уехал на машине со своим адъютантом, а офицеры остались на морозе. Едва выдержали до утра - обещанная смена не появилась. Костры разжечь не могли - поблизости находилась деревушка. Ночью чудилось - ползком приближается неприятель. Мышлаевский зарылся в снег, стараясь не заснуть. Под утро не выдержал и задремал. Спасли пулеметы. Когда послышались звуки орудий, поручик поднялся. Офицеры подумали, что пожаловал Петлюра, стянули цепь и начали перекликаться. В случае приближения неприятеля решили сбиться в кучу, отстреливаться и отходить на Город. Но вскоре наступила тишина. Офицеры по три человека стали бегать в Трактир греться. Смена - две тысячи хорошо одетых юнкеров с пулеметной командой - пришла только сегодня в два часа дня. Привел их полковник Най-Турс.

При упоминании имени полковника Николка вскричал: «Наш, наш!». А Мышлаевский продолжал рассказ. Глянули юнкера на офицеров и ужаснулись - думали здесь стоит две роты с пулеметами. Позднее выяснилось, что под утро на Серебрянку наступала банда в тысячу человек, но батарея с Поста-Волынского обстреляла их, и они, не доведя наступление до конца, удалились в неизвестном направлении. Сменившись, офицеры не досчитались четырех человек: двое замерзли, а двое отморозили ноги. Мышлаевского с поручиком Красиным послали в Попелюху, что под Тракти- ром, за санями, чтобы перевезти обмороженных. В деревне не было ни единой души. Навстречу им вышел лишь какой-то дед с клюкой. Посмотрел он на поручиков и обрадовался. Но сани давать отказался, сказал, что офицеры все сани угнали их на фронт, а «хлопцы» все убежали к Петлюре. Оказывается, он принял поручиков за петлюровцев. Мышлаевский схватил деда, тряхнул его со словами: «Сейчас ты узнаешь, как до Петлюры бегают!» и пригрозил расстрелять. Дед сразу же прозрел и быстро нашел поручикам лошадей и повозку.

На Пост Мышлаевский с Красиным попали, когда уже начало смеркаться. Там творилось что-то невообразимое: на путях стояли четыре неразвернутые батареи, снарядов не было, никто ничего не знал, а главное, не хотели брать мертвых, говорили, чтобы их везли в Город. Поручики рассвирепели, Красин чуть не застрелил какого-то штабного. К вечеру удалось найти вагон Щепкина. Но «холуй денщицкого типа» отказался пропустить их, сказал, что начальство спит и никого не принимает. Мышлаевский и Красин подняли грохот, что из всех купе вылезли люди. Среди них был и Щепкин. Он сразу же «заегозил», велел принести щей и коньяку, пообещал разместить их на отдых. На этом месте рассказ Мышлаевского прервался, он сонно пробормотал, что отряду дали теплушку и печку; его (Мышлаевского) Щеткин пообещал откомандировать в Город, в штаб генерала Картузова. После этого поручик выронил папиросу изо рта, откинулся и сразу заснул.

Вот так здорово, - сказал растерянный Николка.

Где Елена? - озабоченно спросил старший. - Нужно будет ему простыню дать, ты веди его мыться.

Елена же в это время плакала в комнате за кухней, где за ситцевой занавеской, в колонке, у цинковой ванны, металось пламя сухой наколотой березы. Хриплые кухонные часишки настучали один- надцать. И представился убитый Тальберг. Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг. Елена сидела в полумгле, смятый венец волос пронизало пламя, по щекам текли слезы. Убит. Убит...

И вот тоненький звоночек затрепетал, наполнил всю квартиру. Елена бурей через кухню, через темную книжную, в столовую. Огни ярче. Черные часы забили, затикали, пошли ходуном.

Но Николка со старшим угасли очень быстро после первого взрыва радости. Да и радость-то была больше за Елену. Скверно действовали на братьев клиновидные, гетманского военного министерства погоны на плечах Тальберга. Впрочем, и до погон еще, чуть ли не с самого дня свадьбы Елены, образовалась какая-то трещина в вазе турбинской жизни, и добрая вода уходила через нее незаметно. Сух сосуд. Пожалуй, главная причина этому в двухслойных глазах капитана генерального штаба Тальберга, Сергея Ивановича...

Эх-эх... Как бы там ни было, сейчас первый слой можно было читать ясно. В верхнем слое простая человеческая радость от тепла, света и безопасности. А вот поглубже - ясная тревога, и привез ее Тальберг с собою только что. Самое же глубокое было, конечно, скрыто, как всегда. Во всяком случае, на фигуре Сергея Ивановича ничего не отразилось. Пояс широк и тверд. Оба значка - академии и университета - белыми головками сияют ровно. Поджарая фигура поворачивается под черными часами, как автомат. Тальберг очень озяб, но улыбается всем благосклонно. И в благосклонности тоже сказалась тревога. Николка, шмыгнув длинным носом, первый заметил это. Тальберг, вытягивая слова, медленно и весело рассказал, как на поезд, который вез деньги в провинцию и который он конвоировал, у Бородянки, в сорока верстах от Города, напали - неизвестно кто! Елена в ужасе жмурилась, жалась к значкам, братья опять вскрикивали «ну-ну», а Мышлаевский мертво храпел, показывая три золотых коронки.

Кто ж такие? Петлюра?

Елена торопливо ушла вслед за ним на половину Тальбергов в спальню, где на стене над кроватью сидел сокол на белой рукавице, где мягко горела зеленая лампа на письменном столе Елены и стояли на тумбе красного дерева бронзовые пастушки на фронтоне часов, играющих каждые три часа гавот.

Неимоверных усилий стоило Николке разбудить Мышлаевского. Тот по дороге шатался, два раза с грохотом зацепился за двери и в ванне заснул. Николка дежурил возле него, чтобы он не утонул. Турбин же старший, сам не зная зачем, прошел в темную гостиную, прижался к окну и слушал: опять далеко, глухо, как в вату, и безобидно бухали пушки, редко и далеко.

Елена рыжеватая сразу постарела и подурнела. Глаза красные. Свесив руки, печально она слушала Тальберга. А он сухой штабной колонной возвышался над ней и говорил неумолимо:

Елена, никак иначе поступить нельзя.

Тогда Елена, помирившись с неизбежным, сказала так:

Что ж, я понимаю. Ты, конечно, прав. Через дней пять-шесть, а? Может, положение еще изменится к лучшему?

Тут Тальбергу пришлось трудно. И даже свою вечную патентованную улыбку он убрал с лица. Оно постарело, и в каждой точке была совершенно решенная дума. Елена... Елена. Ах, неверная, зыбкая надежда... Дней пять... шесть...

И Тальберг сказал:

Нужно ехать сию минуту. Поезд идет в час ночи...

Через полчаса все в комнате с соколом было разорено. Чемодан на полу, и внутренняя матросская крышка его дыбом. Елена, похудевшая и строгая, со складками у губ, молча вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни. Тальберг, на коленях у нижнего ящика шкафа, ковырял в нем ключом. А потом... потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и еще хуже, ко- гда абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте - пусть воет вьюга, - ждите, пока к вам придут.

Тальберг же бежал...

Да, Елена знала, что в первых числах марта 1917 года Тальберг первым пришел в военное училище с широченной красной повязкой на рукаве. Тогда еще все офицеры в Городе старались не слышать и не думать об известиях из Петербурга. Тальберг, как член революционного военного комитета, арестовал знаменитого генерала Петрова. К концу этого же года в Городе появились люди в широких шароварах, выгля- дывающих из-под серых шинелей, заявлявшие, что на фронт они идти не собираются, потому что там им делать нечего, а останутся в Городе. С появлением этих людей Тальберг стал раздражительным и заявил, что сложившаяся ситуация - это «пошлая оперетка». Это действительно была оперетка, но с большим кровопролитием. Людей в шароварах в скором времени выгнали из города полки, пришедшие с равнины, ведущей к Москве. По мнению Тальберга, люди в шароварах были авантюристами, настоящие же «корни» - в Москве.

Но в один из мартовских дней в Город пришли немцы. А по улицам Города в мохнатых шапках разъезжали гусары, взглянув на которых Тальберг сразу понял, где «корни». После нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом полки, пришедшие из Москвы, скрылись в лесах, а в Город снова пришли люди в белых шароварах, но при немцах они вели себя тихо, как гости, и никого не убивали. Тальберг месяца два нигде не служил, сел за учебники по украинской грамматике. В апреле 1918 года, на Пасху, в Городе выбирали гетмана «всея Украины». Теперь Тальберг говорил: «Мы отгорожены от кровавой московской оперетки», а Алексею и Николке не о чем было с ним говорить. Когда же Николка напоминал, что в марте Сергей придерживался другой позиции, Тальберг начинал волноваться. Таким образом, разговоры «вышли из моды» сами собой. Теперь же та самая оперетка, о которой еще не так давно насмешливо отзывался Тальберг, представляла для него опасность.

Тальбергу было бы хорошо, если бы все шло прямо, по одной определенной линии, но события в это время в Городе не шли по прямой, они проделывали причудливые зигзаги, и тщетно Сергей Иванович старался угадать, что будет. Он не угадал. Далеко еще, верст сто пятьдесят, а может быть и двести, от Города, на путях, освещенных белым светом, - салон-вагон. В вагоне, как зерно в стручке, болтался бритый человек, диктуя своим писарям и адъютантам. Горе Тальбергу, если этот человек придет в Город, а он может прийти! Горе. Номер газеты «Вести» всем известен, имя капитана Тальберга, выбиравшего гетмана, также. В газете статья, принадлежавшая перу Сергея Ивановича, а в статье слова:

Петлюра - авантюрист, грозящий своею опереткой гибелью краю...

Тебя, Елена, ты сама понимаешь, я взять не могу на скитанья и неизвестность. Не правда ли?

Ни звука не ответила Елена, потому что была горда.

Я думаю, что мне беспрепятственно удастся пробраться через Румынию в Крым и на Дон. Фон Буссов обещал мне содействие. Меня ценят. Немецкая оккупация превратилась в оперетку. Немцы уже уходят. (Шепот.) Петлюра, по моим расчетам, тоже скоро рухнет. Настоящая сила идет с Дона. И ты знаешь, мне ведь даже нельзя не быть там, когда формируется армия права и порядка. Не быть - значит погубить карьеру, ведь ты знаешь, что Деникин был начальником моей дивизии. Я уверен, что не пройдет и трех месяцев, ну самое позднее - в мае, мы придем в Город. Ты ничего не бойся. Тебя ни в коем случае не тронут, ну, а в крайности, у тебя же есть паспорт на девичью фамилию. Я попрошу Алексея, чтобы тебя не дали в обиду.

Елена очнулась.

Постой, - сказала она, - ведь нужно братьев сейчас предупредить о том, что немцы нас предают?

Тальберг густо покраснел.

Конечно, конечно, я обязательно... Впрочем, ты им сама скажи. Хотя ведь это дело меняет мало.

Странное чувство мелькнуло у Елены, но предаваться размышлению было некогда: Тальберг уже целовал жену, и было мгновение, когда его двухэтажные глаза пронизало только одно - неж- ность. Елена не выдержала и всплакнула, но тихо, тихо, - женщина она была сильная, недаром дочь Анны Владимировны. Потом произошло прощание с братьями в гостиной. В бронзовой лампе вспыхнул розовый свет и залил весь угол. Пианино показало уютные белые зубы и партитуру Фауста там, где черные нотные закорючки идут густым черным строем и разноцветный рыжебородый Вален- тин поет:

Я за сестру тебя молю, Сжалься, о, сжалься ты над ней! Ты охрани ее.

Даже Тальбергу, которому не были свойственны никакие сентиментальные чувства, запомнились в этот миг и черные аккорды, и истрепанные страницы вечного Фауста. Эх, эх... Не придется больше услышать Тальбергу каватины про бога всесильного, не услышать, как Елена играет Шервинскому аккомпанемент! Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, - совершенно бессмертен.

Тальберг все рассказал тут же у пианино. Братья вежливо промолчали, стараясь не поднимать бровей. Младший из гордости, старший потому, что был человек-тряпка. Голос Тальберга дрогнул.

Вы же Елену берегите, - глаза Тальберга в первом слое посмотрели просительно и тревожно. Он помялся, растерянно глянул на карманные часы и беспокойно сказал: - Пора.

Елена притянула к себе за шею мужа, перекрестила его торопливо и криво и поцеловала. Тальберг уколол обоих братьев щетками черных подстриженных усов. Тальберг, заглянув в бумажник, беспокойно проверил пачку документов, пересчитал в тощем отделении украинские бумажки и немецкие марки и, улыбаясь, напряженно улыбаясь и оборачиваясь, пошел. Дзинь... дзинь... в передней свет сверху, потом на лестнице громыханье чемодана. Елена свесилась с перил и в последний раз увидела острый хохол башлыка.

В час ночи с пятого пути из тьмы, забитой кладбищами порожних товарных вагонов, с места взяв большую грохочущую скорость, пыша красным жаром поддувала, ушел серый, как жаба, бронепоезд и дико завыл. Он пробежал восемь верст в семь минут, попал на Пост-Волынский, в гвалт, стук, грохот и фонари, не задерживаясь, по прыгающим стрелкам свернул с главной линии вбок и, возбуждая в душах обмерзших юнкеров и офицеров, скорчившихся в теплушках и в цепях у самого Поста, смутную надежду и гордость, смело, никого решительно не боясь, ушел к германской границе. Следом за ним через десять минут прошел через Пост сияющий десятками окон пассажирский, с громадным паровозом. Тумбовидные, массивные, запакованные до глаз часовые-немцы мелькнули на площадках, мелькнули их широкие черные штыки. Стрелочники, давясь морозом, видели, как мотало на стыках длинные пульманы, окна бросали в стрелочников снопы. Затем все исчезло, и души юнкеров наполнились завистью, злобой и тревогой.

У... с-с-волочь!.. - проныло где-то у стрелки, и на теплушки налетела жгучая вьюга. Заносило в эту ночь Пост.

А в третьем от паровоза вагоне, в купе, крытом полосатыми чехлами, вежливо и заискивающе улыбаясь, сидел Тальберг против германского лейтенанта и говорил по-немецки.

O, ja, - тянул время от времени толстый лейтенант и пожевывал сигару.

Когда лейтенант заснул, двери во всех купе закрылись и в теплом и ослепительном вагоне настало монотонное дорожное бормотанье, Тальберг вышел в коридор, откинул бледную штору с прозрачными буквами «Ю.-З. ж. д.» и долго глядел в мрак. Там беспорядочно прыгали искры, прыгал снег, а впереди паровоз нес и завывал так грозно, так неприятно, что даже Тальберг расстроился.

"Белая гвардия" - самый первый роман Булгакова!

Действия произведения разворачиваются в 1918-1919 годах в неизвестном Городе N, который напоминает Киев. Он занят немецкими оккупантами, власть сосредоточена в руках гетмана. Все ждут, когда в Город войдут бойцы Петлюры. Жизнь в населенном пункте протекает странно и неестественно.

В доме Турбиных хозяева и гости семьи ведут беседу о судьбе любимого Города. Алексей Турбин уверен в том, что вина лежит на гетмане, который вовремя не сформировал русскую армию. Тогда бы удалось отстоять Город, спасти Россию и петлюровских войск бы не было.

Супруг Елены Сергей Тальберг говорит ей, что вместе с немцами уезжает на поезде. Он надеется, что через пару месяцев прибудет с деникинской армией. Жену капитан с собой не берет.

Чтобы защититься от петлюровской армии формируют русские дивизии. Карась, Мышлаевский и старший Турбин идут служить к Малышеву. Но следующей ночью гетман вместе с генералом Белоруковым уезжают на немецком поезде. Полковник распускает свою армию, так как городской власти уже нет.

Полковник Най-Турс к декабрю формирует второй отдел первой дружины. Под угрозой кольта он заставляет начальника снабжения выдать для своих бойцов зимнюю одежду. Следующим утром петлюровская армия наступает на Город, солдаты полковника отчаянно идут в бой. Най-Турс посылает разведчиков узнать, где гетманские части. Оказывается, что их нигде нет. Полковнику становится очевидным, что они попали в западню.

Николай Турбин по приказу командующего приезжает в указанное место. Там перед ним предстает страшная картина: Най-Турс кричит всем бойцам рвать все документы, отдирать погоны и кокарды, кидать оружие и прятаться в укрытиях. На глазах Турбина полковник погибает от огнестрельного ранения. Коля пытается пробраться к дому.

Старший Турбин, не знавший о роспуске армии, является в штаб. Там он видит брошенное оружие и Малышева, который объясняет, что Город захватила петлюровская армия. Алексей срывает с себя погоны и уходит домой, но по пути солдаты Петлюры стреляют в него. Раненного Турбина укрывает незнакомая дама Юлия Рейсс, а следующим днем помогает ему добраться домой. К Турбиным прибывает Ларион, брат Сергея и остается у них погостить.

Лисович Василий Иванович, владелец дома, в котором живут Турбины, поселяется на первом этаже. Семейство Турбиных же - на втором. До вхождения петлюровцев в Город, Василий прячет в тайник украшения и деньги. За ним кто-то пристально следит и на следующий день являются вооруженные парни с обыском. Содержимое тайника, одежду и часы хозяина забирают. Супруги Лисович подозревают, что это были преступники и просят помощи у Турбиных. На помощь к ним направляют Карася.

Николай сообщает родне Най-Турса о его смерти. С сестрой полковника Ирой он находит тело покойного. Ночью его отпевают.

Спустя пару дней от полученного ранения Алексей серьезно заболевает, врачи говорят о скорой смерти. Его сестра закрывается в своей комнате и молится Богородице, чтобы Леша выжил. При этом она молвит, что пусть лучше не вернется муж, а брат останется жив. Вдруг Турбин приходит в себя на глазах у пораженного доктора.

Через месяц с небольшим окончательно выздоровевший Алеша приходит к Юлии Рейсс и вручает ей браслет своей покойной мамы в знак благодарности за спасение. Турбин спрашивает, можно ли ему приходить в гости. По дороге он встречает брата, идущего от сестры Най-Турса.

Елене приходит письмо от близкой приятельницы, где сообщается, что ее супруг женится на совершенно другой даме. Женщина, плача, вспоминает о той ночной молитве..

В феврале петлюровцы уходят. К Городу спешно приближаются большевики.

Краткий пересказ "Белая гвардия" в сокращении подготовил Олег Ников для читательского дневника.

События романа разворачиваются в морозный декабрь 1918 года. Умирает мать Турбинных. Алексей, Лена и Николка тяжело переживают потерю близкого человека. Самый старший из Турбинных – Алексей, он врач по специальности, ему 28 лет. Елена – симпатичная девушка 24 лет. Самый младший Николка, ему вот только семнадцать с лишним лет. Старщий Турбин испытывает неописуемую печаль. Священник Александр является опорой для него в этот тяжелый момент жизни.

Елена ждет своего супруга Тальберга, но его все нет и нет. В дом приходит давний приятель семьи Виктор Мышлаевский. Его военных в количестве сорока человек оставили в оцепление, дали слово сменить через 5-6 часов, а сменили через 24 часа. Солдаты стояли в этот лютый мороз в тонюсеньких шинелях и легких ботинках. Часть из них погибла от холода, часть отморозила себе нижние конечности.

Мышлаевский злится на полковника Щеткина, обзывает нецензурными словами. Турбины отогревают приятеля всевозможными способами.

Звонок в дверь приехал Тальберг. Но счастье Елены длится недолго. Ее муж собирается в путь вместе с немцами. Взять жену с собой он не может, так как не знает, что ждет его впереди, это может быть опасно для нее. Сергей с немцами уезжают из города N.

Эта ночь стала бессонной и для соседа Турбиных Василия Лисовича, которого в народе прозвали Василисой. Лисович в доме и сарае имеет тайники, куда прячет свои драгоценности. Он прикрепил на окна одеяла увлеченно занимается своими делами. В этот момент за ним следит человек с улицы. Затем к Василисе приходят трое неизвестных, предъявляют документ и начинают обыск. Вскрывают все тайники Василия. После их ухода, Василиса и его жена осознают, что их одурачили преступники. Ванда Михайловна обращается за помощью к Карасю. В этот раз она накрывает шикарный стол. Карась доволен.

В доме № 13 продолжается прием гостей. Приехали сокурсники Алексея и принесли с собой спиртные напитки. В скором времени ребята пьянеют, поручику Мышлаевскому становится дурно. Турбин дает ему лекарства. Лишь под утро гости ложатся спать.

Этой зимой в Киеве находилось большое количество военных. Жизнь в городе стала беспокойной, но за ее пределами было намного хуже.

Для защиты от армии Петлюры начинают образовываться русские военные подразделения. Карась, Алексей и Машлаевский записываются на службу к Малышеву. Гетман с Белокуровым покидают город. Полковник Най-Турс расформировывает армию.

В декабре Най-Турс собирает новый отряд солдат. Армия Петлюры входит в Город, военные полковника мужественно борются. Най-Турс узнает, что им не будет оказана помощь со стороны гетмана. Полковник осознает, что они находятся в ловушке.

Младший Турбин приезжает в назначенное место, где проходят военные действия. Перед юношей раскрывается ужасная картина: солдаты уничтожают документы, военные атрибуты, бросают оружие и убегают по приказу полковника. Най-Турс погибает на поле битвы от пулевого ранения.

Алексей не в курсе, что полковник распустил отряд. Он приходит в штаб и видит военную технику и Малышева, который поясняет приятелю, что город окружили солдаты Петлюры. Турбин снимает погоны и уходит, но петлюровцы хотят убить его. Один из них подстрелил Алексея. Раненному юноше оказывает помощь незнакомая девушка Юлия Рейсс.

Коля сообщает близким полковника о его гибели. Коля с Ирой находит тело погибшего. Ночью его хоронят.

Через несколько дней, Алексей чувствует себя хуже, он начинает сильно болеть после ранения. Врачи не дают надежду родным Турбина, говорят, чтобы те готовились к худшему. Елена молиться за брата. Она готова пожертвовать мужем, чем братом. Леша приходит в себя прям на глазах у врачей.

Спустя месяц Турбин приходит к своей спасительнице Юли и дарит ей мамин браслет в качестве признательности. Возвращаясь, он встречает младшего Турбина.

Лена получает послание от подруги. В письме говорится, что ее муж нашел другую женщину и скоро вступит с ней в брак. Елена расстроена, рыдает, вспоминает свою молитву.

В феврале войска Петлюры отступают. В Город въезжают большевики.

Роман учит читателя любить свой родной дом, Родину, семью; не убивать брата своего, уважать друг друга, вести тихую и мирную жизнь.

Картинка или рисунок Белая гвардия

Другие пересказы для читательского дневника

• Саша Черный Кавказский пленник краткое содержание

  В саду было весело. Весна была в разгаре: цвели черемуха и пионы, воробьи прыгали по деревьям, скворцы грелись на солнце, по усадьбам бегали черная такса и дворняга Тузик. У берегов Елагина тянулась обсаженная черёмухой коса, посередине которой

• Краткое содержание Чехов Черный монах

  По совету врача чтобы подлечить свое здоровье Андрей Васильевич Коврин отправляется на отдых в деревню. Он гостит у своего воспитателя, Песоцкого Егора Семеновича, известного русского садовода

• Краткое содержание Паустовский Подарок

  Автор очень сильно грустил из-за уходящего лета. Тогда мальчик сделал ему подарок – березку. Он думал, что автор посадит ее в собственном доме. Березка должна была вырасти, и радовать автор своей зеленой листвой круглый год.

• Краткое содержание Тургенев Два помещика

  Классик русской литературы описывает в своем произведении двух абсолютно разных людей находящихся на одной ступени в социальной иерархии царской России. Два помещика из провинции совершенно по разному относятся к своей жизни, к своим имениям и крепостным

• Краткое содержание Куприн Сапсан

  История начинается с представления рассказчика, которого зовут Сапсан Тридцать Шестой, и, как мы узнаем впоследствии – является собакой. В самом начале пес рассказывает о своих благородных предках

Булгаковская «Белая гвардия», краткое содержание которой вряд ли способно отразить всю глубину произведения, описывает события конца 1918-начала 1919 года. Эта книга во многом является автобиографической: на ее страницах присутствует сам автор, его друзья и родные. Действие романа вне всяких сомнений происходит в Киеве, который именуется просто городом. В «псевдонимах» улиц легко угадываются оригиналы, а названия районов (Печерск, Подол) Булгаков и вовсе оставил без изменений.

Обстановка в городе

Горожане уже пережили краткое «пришествие» Украинской народной республики. Преданная союзниками, растворилась в пространстве Белая гвардия. Роман, краткое содержание которого представлено ниже, полной мерой отражает кошмар послереволюционного киевского житья. В момент, когда начинаются события, город переживает последние дни под властью поддерживаемого немцами гетьмана.

На Алексеевском спуске, в доме №13, живет семья Турбиных: 27-летний Алексей, 24-летняя Елена и Николка, которому всего 17 лет. Повествование начинается с того, что морозным декабрьским вечером в квартиру вваливается замерзший до полусмерти поручик Мышлаевский. Из его рассказа ясно, что в армии разброд и предательство. Поздно вечером из командировки возвращается муж Елены, Сергей Тальберг - ничтожный человек, готовый приспосабливаться к любому начальству. Он сообщает жене, что вынужден немедленно бежать: немцы покидают столицу.

Иллюзии и несбыточные надежды

В городе активно формируются дружины для защиты от наступающего Петлюры. Эти разрозненные подразделения, в которых из 120 юнкеров 80 не умеют стрелять, и есть та самая, отчаянно цепляющаяся за прежнюю жизнь и терпящая неминуемое бедствие Белая гвардия. Краткое содержание событий вряд ли может адекватно описать последующую катастрофу.

Кто-то в городе еще испытывает радужные иллюзии. Турбины и друзья семьи тоже не утратили надежду на хороший исход. В глубине души они лелеют надежду, что где-то на Дону - Деникин и его непобедимая Белая гвардия. Содержание разговоров в квартире Турбиных производит угнетающее впечатление: сказки о чудесном спасении императора, тосты за его здоровье, разговоры о грядущем «наступлении на Москву».

Молниеносная война

Гетман позорно бежит, командующие войсками генералы следуют его примеру. В штабах неразбериха. Офицеры, не утратившие совесть, предупреждают личный состав и дают молодым ребятам, почти детям, возможность спастись. Другие бросают неподготовленных, плохо вооруженных юнкеров на верную погибель. Среди последних - Николка Турбин, 17-летний командир отделения из двадцати восьми человек. Получив приказ отправиться «на подкрепление», ребята никого не обнаруживают на позиции, а уже через несколько минут видят остатки бегущего подразделения полковника Най-Турса, который погибает на глазах у младшего Турбина, пытаясь прикрыть пулеметным огнем паническое «отступление» защитников города.

Столица взята петлюровцами без боя - его и не могла дать жалкая, разрозненная Белая гвардия. Читать краткое содержание ее дальнейшей судьбы недолго - она умещается в ответе маленького мальчика, встреченного младшим Турбиным на Алексеевском: «Их восемьсот человек на весь город, а они дурака валяли. Пришел Петлюра, а у него миллион войска».

Тема Бога в романе «Белая гвардия»

Самому Николке удается к вечеру добраться до дома, где он находит бледную, взволнованную Елену: Алексей не вернулся. Старшего брата только на следующий день привозит спасшая его незнакомка - Юлия Рейсс. Состояние его критично. Когда к лихорадке, вызванной ранением, добавляется еще и сыпной тиф, врачи решают, что Турбин не жилец.

В произведениях Булгакова тема религии - явление обыденное. Не стала исключением и «Белая гвардия». Краткое содержание молитвы, которую Елена приносит Богородице, похоже на сделку: забери мужа, но брата оставь. И происходит чудо: безнадежный больной идет на поправку и выздоравливает к моменту ухода Петлюры из города. В это же время Елена узнает из полученного письма, что муж ее бросил.

На этом злоключения Турбиных заканчиваются. Снова собирается на Алексеевском спуске теплая компания уцелевших друзей: Мышлаевский, Шервинский, Карась.

…и тема дьявола

Жизнь берет свое: на Мало-Провальной улице сталкиваются Николка и Алексей Турбины. Младший идет от Най-Турсов: его притягивает сестра погибшего полковника. Старший ходил благодарить свою спасительницу и признается, что она ему мила.

В доме Рейсс Алексей видит фотографию мужчины и, спросив, кто это, получает ответ: двоюродный брат, уехавший в Москву. Юлия лжет - Шполянский ее любовник. Фамилия, названная спасительницей, вызывает у доктора «неприятную, сосущую мысль»: об этом «двоюродном брате» говорил Турбину «тронутый» на почве религии пациент как о предтече антихриста: «Он молод. Но мерзости в нем, как в тысячелетнем диаволе…».

Поразительно, что в Советском Союзе вообще была издана «Белая гвардия» - анализ текста, даже самый поверхностный, дает отчетливое понимание, что Булгаков считал большевиков худшей из угроз, «аггелами», приспешниками Сатаны. С 1917 по 1921 год Украина была царством хаоса: Киев оказывался во власти то одних, то других «благодетелей», которые не могли договориться ни друг с другом, ни с кем-либо другим - и в результате оказались не способны бороться с темной силой, которая надвигалась с Севера.

Булгаков и революция

При чтении романа «Белая гвардия» анализ, в принципе, ни к чему: автор высказывается довольно прямо. Михаил Афанасьевич относился к революциям скверно: например, в рассказе «Грядущие перспективы» он однозначно дает оценку ситуации: страна оказалась «на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция».

Ничуть не вступает в противоречие с таким мировоззрением и «Белая гвардия». Краткое содержание не может передать общего настроения, но оно отчетливо проступает при прочтении полной версии.

Ненависть как корень происходящего

Автор по-своему понимал природу катаклизма: «четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой». И ведь хотели эти революционеры одного: такой аграрной реформы, при которой земля доставалась бы крестьянам - на вечное владение, с правом передачи детям и внукам. Это очень романтично, но здравомыслящий Булгаков понимает, что "такой реформы обожаемый гетман произвести не мог, да и никакой черт ее не произведет". Надо сказать, Михаил Афанасьевич был совершенно прав: в результате прихода большевиков крестьяне едва ли оказались в лучшем положении.

Времена больших потрясений

То, что делают люди на почве и во имя ненависти, не может быть добром. Бессмысленный ужас происходящего Булгаков демонстрирует читателю, используя отрывистые, но запоминающиеся образы. «Белая гвардия» изобилует ими: вот бежит к повитухе человек, у которого рожает жена. Подает конному петлюровцу «неправильный» документ - и тот рубит его шашкой. За штабелем дров гайдамаки обнаруживают еврея и забивают его до смерти. Даже ограбленный бандитами под видом обыска жадный турбинский домовладелец вносит штрих в картину того хаоса, которое в конечном счете принесла «маленькому человеку» революция.

Тому, кто хочет глубже понимать суть событий начала ХХ века, не найти учебника лучше, чем булгаковская «Белая гвардия». Читать краткое содержание этого произведения - удел нерадивых школьников. Эта книга безусловно заслуживает лучшей участи. Написанная великолепной, пронзительной прозой, она в очередной раз напоминает, каким непревзойденным мастером слова был Михаил Булгаков. «Белая гвардия», краткое содержание которой в самых разных вариантах предлагает всемирная сеть, принадлежит к той категории литературы, с которой лучше знакомиться, как можно ближе.

Часть первая

Зима 1918 г. выдалась снежной и морозной. Мо­лодые Турбины не заметили, как наступил декабрь. Их мать умерла через год после того, как дочь Еле­на повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом. В ту же неделю в Украину вернулся старший сын Алексей Васильевич Турбин.

Много лет до смерти в доме № 13 по Алексеевскому спуску росли маленькая Еленка, старший Алексей и совсем крошечный Николка. Время шло. Умер профессор-отец. Выросли дети. Только ча­сы, как и прежде, отмеряли бег времени. Умирая, мать завещала своим детям жить дружно.

И вот восемнадцатый год. Алексею, который стал врачом, стукнуло двадцать восемь, Елене - двад­цать четыре, ее мужу - тридцать один, а Николке - семнадцать с половиной. Дом Турбиных был двухэтажным. Наверху располагалась квартира Тур­биных, а первый этаж занимал «инженер и трус, буржуй и несимпатичный», Василий Иванович Лисович по прозвищу Василиса. Алексей и Николка отправились в сарай за дровами и обнаружили, что кто-то крадет топливо. Николка предложил устроить засаду, однако Алексей не согласился, и они потащили дрова домой. В теплой комнате братьев разморило. Алексей попросил юношу сы­грать «Съемки» и сам стал подпевать ему. В ком­нату зашла Елена. Она тревожилась за мужа, ко­торый обещал прийти еще в три часа, а сейчас уже поздний вечер. На улице было неспокойно, время от времени раздавалась стрельба.

Молодые люди прошли в столовую. Николка при­нес самовар. Он стал рассуждать, почему так близ­ко стреляют, на что старший брат вдруг заявил, что немцы - мерзавцы. Елена боялась, что немцы ос­тавят их на произвол судьбы. Под городом стояли петлюровские войска.

Раздался тонкий звон. Елена немного разочаро­вана, поскольку пришел не муж, а поручик Вик­тор Викторович Мышлаевский. Он попросился на ночлег, так как находился в таком состоянии, что боялся не дойти до дома. Он только что с передо­вой. В узких щегольских сапогах Мышлаевский совсем обморозил ноги и боялся, что придется их отрезать. Алексей успокоил его. Потихоньку по­ручик стал оживать. Он рассказал о том, что тво­рится на укреплениях, как защищается город от Петлюры. Картина безрадостная. Полная нераз­бериха, неясно, кто и за кого воюет. В одной из де­ревушек офицеры встретили деда, принявшего их за петлюровцев. Он радушно встретил незва­ных гостей. Разобравшись в ситуации, дед сразу поменял тактику и даже нашел для раненых сани и коней. На посту штабов не было, батареи стояли неразвернутые из-за отсутствия снарядов, а пол­ковник Щеткин в это время заперся в своем ваго­не вместе со своими приближенными и пил конь­як. Братья отвели гостя мыться.

Вернулся муж Елены и вызвал ее в их комнату на пару слов. Тальберг сообщил жене, что ему нуж­но срочно уехать, поскольку войска терпят пора­жение, а на стороне Петлюры воюет огромная му­жицкая масса. Муж Елены был опытен в военных делах и политике. Он тонко чувствовал ситуацию, и Елена понимала, что может вообще его больше никогда не увидеть. Тальберг спасался, оставляя ее на попечение братьев.

Тем временем на нижнем этаже Василиса про­верил запоры, болт, цепочку и вернулся в свой кабинетик. Он занавесил окно и открыл дверцу тай­ника в стене. Туда он аккуратно уложил пакет в газетной бумаге и снова заделал дверцу тайни­ка таким образом, чтобы не было заметно даже признаков ее существования. Пока Василиса про­делывал эту операцию, за ним кто-то наблюдал в окно с улицы сквозь узкую щель в простыне. У со­седа Турбинных было три тайника, в каждом из которых лежали деньги, золото и ценные бумаги. Считая купюры, Василиса определил среди них не­сколько фальшивых. Он бережно отложил их в сто­рону, рассчитывая расплатиться ими с извозчиком и на базаре. Сверху доносились голоса и смех, за­играла гитара.

У Турбиных и в самом деле были гости: пору­чик Леонид Юрьевич Шервинский и подпоручик Федор Николаевич Степанов по прозвищу Ка­рась. Елена, наскоро припудрив лицо, принимала гостей. Во время ужина разговор шел о военных действиях на подступах к городу. Затем Шервин­ский заговорил о том, что после войны немцы мо­гли бы оказать помощь Москве в борьбе с больше­виками. Гетман мог торжественно положить Ук­раину к стопам императора. Николка сказал, что император убит. Шервинский возразил: давно из­вестно, будто император и его семья спаслись при помощи верного гувернера наследника. Юноше хо­телось верить в это известие, и он предложил поднять бокалы за императора. Молодые люди со­шлись на мысли, что спасти Россию может только монархия. Все вместе они запели запрещенный царский гимн. На первом этаже проснулся Васи­лиса и в страхе ждал, когда пение закончится. На­конец наверху угомонились.

Елена осталась одна в своей комнате. Она стала рассуждать сама с собой о себе и о муже. Елена поняла, что совершенно не уважает своего мужа. В другой комнате о Тальберге думал Алексей, при­дя к выводу, что тот мерзавец.

Всю зиму 1918 г. Город жил странною жизнью. Квартиры были переполнены. Из России сюда бе­жали седоватые банкиры с семьями, талантливые дельцы, домовладельцы, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели и многие многие другие.

В городе открылись многочисленные съестные лавки, торговавшие до глубокой ночи. В местных газетах стали печататься лучшие перья России, понося большевиков. Большевиков ненавидели тру­сливой, шипящей ненавистью.

Было много офицеров, которые вынуждены бы­ли оставаться в Городе, поскольку им труднее все­го было достать поддельные документы и перепра­виться через границу. Однако были и коренные жители, такие как Алексей Турбин, вернувшийся в город устраивать новую, не военную жизнь. Заперевшись в городе, все эти люди не знали, что творится за его пределами, в настоящей Украине.

Вся надежда была на немцев. Было всего две си­лы, пока не появилась третья.

Она появилась постепенно. Первым ее знаме­нием было появление однажды утром на улицах города женщин, бегущих в одних сорочках и кри­чащих страшными голосами. На Лысой Горе про­изошел взрыв складов снарядов и пороха. Вторым знамением явилось убийство главнокомандующе­го германской армией в Украине фельдмаршала Эйхгорна. Стали дорожать продукты.

Когда Василиса упрекнул молочницу за повыше­ние цен и пригрозил немцами, та только пообеща­ла, что украинцы сами их научат разуму. Осенью из тюрьмы выпустили преступника с простым име­нем Петлюра Семен Васильевич. На четыреста ты­сяч немцев приходилось «четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой». Немецкие офицеры не вы­держали и сдали город. Немцы стали оставлять Украину.

Наутро Турбин, Мышлаевский и Карась встали почти одновременно и с ясными головами. Мыш­лаевский совершил утренний туалет, полюбезни­чал с вернувшейся Анютой и выпросил у Елены одну рюмочку. Перед уходом молодых людей хо­зяйка перекрестила их.

Карась вместе с Алексеем Турбиным, который хотел записаться в армию, отправились к полков­нику. К ним присоединился поручик Мышлаевский. Полковник обрадовался желанию двух человек присоединиться к дивизиону. Перевод Мышлаевского прошел без затруднений. Турбина полков­ник сначала спросил о его политической позиции. Когда он узнал, что врач - монархист, то сначала не хотел брать его в дивизион. Однако, подумав, приказал выдать доктору обмундирование. Алек­сею нужно было явиться через час на плац Алек­сандровской гимназии.

Когда Турбин, побывав дома, отправился к мес­ту назначения, ему по пути встретилась толпа, в которой шло много людей в черных пальто. Это оказалась похоронная процессия. Хоронили офи­церов, порезанных мужиками и петлюровцами в Попелюхе. Толпа окружила Алексея. Неслись выкрики. Кто-то сзади крикнул: «Так им и треба», введя Турбина в бешенство. Однако молодой че­ловек не смог найти кричавшего.

Когда Турбин пересек плац, четыре мортиры стали в шеренги. Появился капитан Студзинский, который приказал строю следовать в подвальный ход гимназии. Алексей принял команду фельдше­ров, состоящую из двух студентов, и дал ей рас­поряжения. Делясь своими впечатлениями в кру­гу офицеров, Мышлаевский пожаловался на то, что в его взводе пятнадцать человек вообще не знают, что такое винтовка, но настроение бодрое.

Приехал командир дивизиона, полковник Малы­шев, который сильно удивил Студзинского своим приказом распустить дивизион до завтрашнего утра, за исключением нескольких офицеров. Алек­сея отпустили домой, а Мышлаевский остался от­вечать за освещение помещения.

Господин полковник провел хлопотливую ночь, совершив несколько рейсов между гимназией и магазином мадам Анжу, где находился штаб. Наконец в час ночи он окончательно обосновался в штабе, но спать не ложился, все время беседо­вал с кем-то по телефону. В два часа ночи к мага­зину подъехала мотоциклетка, из которой вылез военный человек. Он передал полковнику какой- то объемистый узел и уехал. Малышев приказал дежурному юнкеру разбудить его в полседьмого.

На горку глубокой ночью мимо офицерских караулов пробирались три человека. Притаившись за пара­петом, они наблюдали за Александровской ули­цей, по которой время от времени пролетали не­мецкие машины и проходили военные.

Во дворце царила странная суета. В одной из спа­лен худого седоватого человека переодели в форму германского майора, и он стал не лучше и не хуже сотен других германских офицеров.

Затем зашел военный врач германской армии и забинтовал новоиспеченного майора таким обра­зом, что у того остался видны только правый глаз и тонкий рот.

В зал вышел германец и сообщил, что майор фон Шратт случайно ранил себя в шею. Подошла машина, больного, уложив на носилки, увезли. Во­енный в форме артиллерийского полковника из двор­ца позвонил в штаб мортирного дивизиона.

Утром Малышев распустил дивизион, сказав, что за ночь серьезно изменилась ситуация в ар­мии и в Украине вообще. Студзинский воспринял сообщение как измену и сделал попытку аресто­вать полковника. Малышев рассказал дивизиону, что ночью гетман сбежал, бросив их на произвол судьбы. Кроме того, покинул армию и коман­дующий генерал от кавалерии Белоруков. Еще он сообщил, что у Петлюры на подступах к городу более, чем стотысячная армия, поэтому он не же­лает, чтобы люди его дивизиона были перебиты, как собаки. Трубач сыграл отбой. Карась и Мышлаев­ский отправились к себе на квартиру

4.5 (90.77%) 13 votes

Здесь искали:

• белая гвардия краткое содержание по главам
• белая гвардия краткое содержание по главам и частям
• белая гвардия краткое содержание