Список печатных работ А. Пешковского. Вклад А. М. Пешковского в развитие русской лингвистической школы Пешковский интересное в научной деятельности

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное бюджетное образовательное учереждение высшего профессионального образования
«КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
(ФГБОУ ВПО «КубГУ»)

Кафедра немецкой филологии

ВКЛАД А. М. ПЕШКОВСКОГО В РАЗВИТИЕ РУССКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ

Работу выполнила___________________________________ П.А. Джигиль
(подпись, дата)

Факультет романо-германской филологии, курс 1

Направление 45.03.01 Филология
Профиль Зарубежная филология

Введение………………………………………………………………. ………….3

1. Русские лингвистические школы…………………………….........................4

1.1 История создания русских лингвистических школ и их основные научные принципы…………………………………………………………...................4

1.2 Вклад представителей казанской лингвистической школы в развитие языкознания…………………………………………………….......................5

1.3 Вклад представителей московской лингвистической школы в развитие языкознания………………………………………………………...................6

2. Вклад А. М. Пешковского в развитие русской лингвистической школы....8

2.1 Краткая биография……………………………………………………………8

2.2 Основные работы А. М. Пешкоского по лингвистике……………………..8

2.3 Критика трудов А. М. Пешковского………………………………………...11

2.4 Взаимоотношения двух аспектов анализа языковых фактов – морфологического и синтаксического……………………………………...16

Заключение………………………………………………………………………18

Список использованных источников…………………………………………..19

ВВЕДЕНИЕ

Начиная с XIX века в языкознании начали складываться различные лингвистические школы, в рамках которых развивались те или иные традиции изучения языка. В России к этому времени сложились две крупнейшие лингвистические школы – Московская и Казанская.
Однако конец XIX – начало XX веков считается кризисным временем в развитии лингвистики. Данный этап отмечается критикой сравнительно-исторического метода в языкознании.

Александр Матвеевич Пешковский относится к числу лингвистов, чье филологическое мировоззрение сформировалось в данный период – во времена появления новых научных идей, образования лингвистических обществ. Все это не могло не отразиться в его работах. А. М. Пешковский разрабатывал учение о формах языка, его грамматических средствах, типах значений; исследовал природу и функции интонации, взаимодействие грамматических и неграмматических языковых средств и многое другое. Его вклад в развитие русской лингвистики неоспорим.

Изучение данной темы актуально и сейчас, так как лингвистика и филология развиваются дальше. А для того чтобы понять это, необходимо знать предпосылки и историю лингвистической науки. Исходя из этого, можно поставить следующие цели:

· Рассмотреть историю создания лингвистических школ и направления в деятельности представителей этих школ;

· Определить вклад представителей этих школ в развитие лингвистики;

· Ознакомиться с трудами А. М. Пешковского по лингвистике;

· Выяснить какой вклад внес А. М. Пешковский в развитие русской лингвистической школы

1. РУССКИЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ

1.1. История создания русских лингвистических школ и их основные научные принципы

С конца XIX века в языкознании начали складываться различные школы, в рамках которых развивались традиции изучения языка: методологические взгляды на науку, решение принципиальных вопросов возникновения языков, их эволюция и так далее. В России конца XIX века сложились две большие лингвистические школы - Московская и Казанская. Их основателями были два великих русских лингвиста - Филипп Фёдорович Фортунатов и Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ. Каждый из этих ученых-лингвистов придерживался определенных взглядов на язык и способы его изучения. Это во многом повлияло в дальнейшем и на исследования их учеников.

Например, И. А. Бодуэн де Куртенэ был создателем Казанской лингвистической школы. Ее представителями были Н. В. Крушевский, А. И. Александров и другие. Основными принципами Казанской лингвистической школы являются следующие: «строгое различение звука и буквы; разграничение фонетической и морфологической членимости слова; недопущение смешивания процессов, происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов, совершающихся на протяжении длительного времени; уделялось внимание к живому языку и его диалектам, а не к древним памятникам письменности; отстаивание полного равноправия всех языков как объектов научного исследования». [Ярцева, 2-е изд.,1990, С.209] Идеи Казанской лингвистической школы оказали большое влияние на Ф. де Соссюра, представителей Московской и Пражской лингвистических школ.

Ф. Ф. Фортунатов занимался вопросами звуковой эволюции языков, отношением языка и мышления, грамматической теории, теории синтаксиса и так далее. Ф. Ф. Фортунатов и его ученики всегда отличались строгостью научных исследований. Среди его учеников были А. А. Шахматов, М. М. Покровский и другие. Идеи основателей школы и их основные научные принципы сохранило следующее поколение лингвистов (Р. И. Аванесов, А. А. Реформатский). Это поколение отличали широта взглядов и интерес к новым методам исследования языка. В науке в то время появилось новое направление - фонология. Именно это направление стало одним из центральных. 30-е– 40-е года XX века на основе новых методов исследования языка и учения Бодуэна де Куртенэ о фонеме сложилась фонологическая теория. Новое направление получило название Московской фонологической школы, впоследствии она стала широко известна во всём мире.

1.2. Вклад представителей казанской лингвистической школы в развитие языкознания

Казанская лингвистическая школа обогатила мировую науку рядом новых исследовательских методов, в частности: экспериментальным фонетическим методом, методом относительной хронологии языковых явлений, статистическим методом, дав тем самым начало таким разделам, как, например, экспериментальная фонетика. Но главное методическое решение этой школы - это разработка соотношения исторического (диахронического) и описательного (синхронического) изучения языка, языковой статики и динамики.

В работах представителей Казанской школы описаны многие идеи структурной лингвистики, фонологии, морфонологии, типологии языков, артикуляционной и акустической фонетики. Они ясно представляли себе проблему системности языка.

Таким образом, понимание языка как системы, понимание причин изменений языка, обусловленность языковых изменений, элементы знаковой теории языка, теория фонем и морфологических изменений, типология языков составили тот круг проблем и задач общего языкознания, которые решали в своих работах представители Казанского лингвистической школы и которые оказали огромное влияние на формирование современных лингвистических течений, на Ф. де Соссюра, на представителей Московской фонологической школы и Пражской лингвистической школы.

1.3. Вклад представителей московской лингвистической школы в развитие языкознания

«Московская лингвистическая школа внесла существенный вклад в процесс осознания единства и целостности языкознания соответственно самой природе языка как целостного предмета науки, предопределив направление поиска более совершенных методов и приемов лингвистического анализа». [Ярцева, 2-е изд., 1990, С.317]

Учение Ф. Ф. Фортунатова о форме словосочетания и способах связи между его членами легло в основу синтаксиса, теоретические основы которого разрабатывались А. А. Шахматовы, А. М. Пешковским и другими на материале русского языка.

Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов руководили подготовкой реформы русско­го правописания (1918). В 1889 Фортунатов сформулировал задачу и наметил пути сближения школьной и научной грамматики с целью совершенствования преподавания родного русского языка в школе, что было осуществлено его учениками и последователями его идей.

Ф. Ф. Фортунатов создал целостную систему лингвистического образования, введя в практику вузовского преподавания теоретические курсы общего и сравнительного языкознания. Его последователи создали ряд оригинальных пособий по введению в языкознание (А. А. Реформаторский и другие). Уточнение предмета языкознания и его отдельных разделов привело к разграничению фонетики и фонологии.

2. ВКЛАД А. М. ПЕШКОВСКОГО В РАЗВИТИЕ РУССКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ

2.1. Краткая биография

Александр Матвеевич Пешковский родился в 1878 году в городе Томске. В 1897 году окончил Феодосийскую гимназию, после чего поступил на естественное отделение физико-математического отделения московского университета. В 1899 году был исключен из университета за участие в студенческих беспорядках. Он продолжал занятие естественными науками в Берлинском университете.

В 1901 году снова поступил в Московский университет на историко-филологический факультет, но в 1902 году был исключен за участие в студенческих беспорядках и подвергнут шестимесячному тюремному заключению. После выхода из тюрьмы вновь был принят в тот же университет на тот же факультет, который и окончил в 1906 году. Вся его последующая деятельность была связана с преподавательской работой в средних школах и в вузах.

Смерть А. М. Пешковского была воспринята советской общественностью как неожиданная и тяжелая утрата. [Белов, 1958, С.5-6]

2.2. Основные работы А. М. Пешкоского по лингвистике

Александр Матвеевич Пешковский оставил после себя богатое и своеобразное лингвистическое и методическое наследство. Но к сожалению, оно еще не изучено достаточным образом. А. М. Пешковскому принадлежит более двадцати книг (научных, методических, педагогических) и более сорока статей по вопросам лингвистики и методике русского языка.

В 1914 году вышла первая научная работа А. М. Пешковского – «Русский синтаксис в научном освещении». Эта книга, как сказано в предисловии к ней, «возникла из педагогической деятельности автора». [Пешковский, 1956, С.7]

Следует отметить, что в первом издании «Русского синтаксиса в научном освещении» А. М. Пешковского нашли яркое отражение идеи Ф. Ф. Фортунатова. Это связано с тем, что русская грамматика в то время сильно упрощалась. Так, части речи различались только на основании вещественного значения слов, предложение рассматривалось как “мысль”, выраженная словами, члены предложения определялись на основании вопросов, на которые они отвечали. Кроме того, не различались живая, устная речь и письмо (звуки отождествлялись с буквами).

Книга «Русский синтаксис в научном освещении» с первых же страниц «вводила читателя в круг новых для него идей и понятий: грамматика трактовалась в ее подлинном существе – не как прикладная дисциплина, учившая, как правильно говорить и писать, а как наука о формах, то есть о строе языка». [Пешковский, 1956, С.5] Все это делает понятным, почему данная книга была встречена в научных кругах с большим интересом и сочувствием.

В 1920 году вышло второе издание «Русского синтаксиса в научном освещении», в которое автором были внесены частные изменения и дополнения.

Время между 1920 – 1928 годами было периодом наиболее плодотворной научной и методической деятельности А. М. Пешковского. В это время появился ряд журнальных статей, учебников, трактовавших понятие грамматической формы крайне упрощенно, сводивших ее к одной лишь внешней, звуковой стороне слова и словосочетания, полностью игнорируя при этом грамматическое значение формы. Обозначилась опасность нового кризиса в области грамматики. А. М. Пешковский начал борьбу с этим “направлением”. Он писал статьи, составлял школьные пособия по русскому языку. В течение трех лет им был создан и опубликован большой труд «Наш язык» в виде трех учебных книг для учеников и учителей. Это пособие слишком трудное по содержанию не могло быть использовано в повседневной работе и не получило применения в школе. Однако оно представляет большой методический интерес и заслуживает с этой стороны серьезного изучения.

Завершением этой деятельности ученого явилось третье издание «Русского синтаксиса в научном освещении» (1928 г.). в этом труде автор сделал плодотворные попытки дать материалистическое объяснение языковых фактов, стремился рассматривать грамматическую форму в неразрывной связи со значением (реальным и грамматическим). Эта книга оказала влияние на развитие советской грамматической мысли и явилась ценным кладом в советскую науку о русском языке. Это «труд, во многом отражающий современное ее состояние, полный глубоких и верных наблюдений над языком нашей эпохи, образец живой, пытливой, непрерывно ищущей, самоотверженно устремленной вперед научной мысли». [Шапиро, 1956, С.6]

Значительное место в истории грамматики русского языка занимает книга А. М. Пешковского «Школьная и научная грамматика» (1914 г.). Она, можно сказать, является приложением к основному труду автора – «Русскому синтаксису». В этой книге ученый поднял ряд новых проблем, например, грамматика и интонация, интонация и пунктуация.

В 1925 – 1930 годах сборники статей А. М. Пешковского по вопросам методики родного языка, лингвистики, стилистики и поэтики. Они и сегодня не потеряли своей значимости и являются ценным вкладом в науку о русском языке.

А. М. Пешковский много работал не только в области методики преподавания русского языка в школах, но и вел большую работу по составлению орфографического словаря для начальной и средней школы. Он предполагал согласовать правописание слов в этом словаре с большим орфографически-грамматическим справочником, подготовлявшемся под его же редакцией к изданию. Но редакция большого справочника не была доведена им до конца. После смерти А. М. Пешковского словарно-орфографическую работу завершил Д. Н. Ушаков, орфографический словарь которого появился в свет уже в 1934 году.

2.3. Критика трудов А. М. Пешковского

Для того чтобы найти наиболее подходящие критерии оценки научно педагогической деятельности А. М. Пешковского, необходимо привести отзывы о нем представителей современной науки о языке – лингвистов и методистов.

Ряд критиков (Л.В. Щерба, А.А. Шахматов, В.В. Виноградов) считает, что труды А. М. Пешковского вносят ценный вклад в науку о русском языке. Вместе с тем некоторые из этих критиков (В.В. Виноградов и другие) в то же время утверждают, что научный труд А.М. Пешковского – это неудачный синтез учений Потебни, Фортунатова, Шахматова и других лингвистов.

В 1950 году была опубликована статья академика В. В. Виноградова «Идеалистические основы синтетической системы проф. А. М. Пешковского, ее эклектизм и внутренние противоречия». В ней В. В. Виноградов подвергает критике ряд ошибочных положений Пешковского, очень мало говорит о положительных сторонах его деятельности и в результате приходит к следующему выводу: «Несмотря на множество конкретных тонких синтаксических наблюдений в области современного русского литературного языка, содержащихся в «Синтаксисе» А. М. Пешковского и в отдельных его статьях, несмотря на большой талант и глубокое языковое чутье этого ученого, лингвистические труды А. М. Пешковского не только не соответствуют, но и существенно противоречат методологическим установкам и требованиям советского языкознания».

Данная оценка наследства А. М. Пешковского является слишком суровой. Согласиться с ней – значит отвергнуть всю важность и значимость этого наследства.

Профессор Л. А. Булаховский в своей рецензии на книги Пешковского высоко оценивает труды Пешковского: «Книга г. Пешковского – выдающееся явление в русской литературе по синтаксису. И по богатству привлеченного к исследованию литературного материала, и по тонкости анализа, и по живости, часто увлекательности, изложения она имеет право на исключительное внимание» [Булаховский, 1915, С. 4-5].

Профессор Д. Н. Ушаков оценил труды Пешковского так: «Не боясь заслужить упрек в преувеличении, можно сказать, что перед нами – выдающееся явление в области учебной литературы по русской грамматике…Синтаксис Пешковского в общем чрезвычайно ценный опыт перестройки школьного синтаксиса на научных основах. Оздоровление дела преподавания грамматики в школе совершится некогда через подобные книги». [Ушаков, 1915, С. 6]

А. А. Шахматов в своей книге «Синтаксис русского языка» дает сжатые сведения о литературе предмета и при этом замечает: «Совершенно особое место среди исследований по русскому синтаксису принадлежит замечательной книге А. М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении»… Автор назвал свой труд популярным очерком. Но я обращаю на него ваше внимание как на ценнейшее научное пособие; автор с удивительным талантом развил основные положения, добытые предшествовавшими исследователями, а прежде всего Потебней, но вместе с тем внес в науку много нового и самостоятельного». [Шахматов, 1941, С. 7-8]

Как видим, академик Шахматов также очень высоко ценил труд Пешковского.

Таким образом, в дореволюционной научной критике труды Пешковского получили большей частью положительное признание.

Дальнейший этап развития научной деятельности Пешковского связан кризисом школьной грамматики, когда он упорно пытался его преодолеть (условия советской школы).

М. Ф. Петерсон выразил свое отношение к «Русскому синтаксису» Пешковского, напечатав на нее рецензию в журнале «Печать и революция». В книге Пешковского он видит определенное отражение «стадии развития синтаксиса», которая «в науке еще не перейдена, не изжита». В этом смысле, по мнению Петерсона, «книга не утратила значения для науки».

Л. В. Щерба в статье «О частях речи» (1928), говоря о необходимости полного пересмотра вопроса, признается, что он не претендует на абсолютную оригинальность в разрешении поставленной проблемы и отдает должное своим предшественника – Овсянико-Куликовскому и Пешковскому: «Из новой литературы я более всего обязан книге Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении», которая является сокровищницей тончайших наблюдений над русским языком».

С. И. Бернштейн, один из исследователей грамматической системы Пешковского, в своей вводной статье к шестому изданию «Синтаксиса» Пешковского (1938 г.) говорит о нем, как об «одном из талантливейших русских лингвистов последнего двадцатилетия». Труд А. М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении», по мнению Бернштейна, является «одной из основных вех в разработке русского синтаксиса. В русской грамматической литературе он занимает видное место наряду с «Исторической грамматикой» Буслаева, «записками по русской грамматике» Потебни, «Сравнительным языковедением» Фортунатова, «Синтаксисом» Шахматова. Несмотря на ошибочность исходных положений, он и сейчас полон актуального интереса и долго еще будет служить необходимым пособием для преподавателей русского языка».

С. И Бернштейн, подводя итоги рассмотрения принципов грамматической системы Пешковского и эволюции его взглядов, говорит об эклектизме Пешковского, но отмечает неуклонное движение его к преодолению формализма.

Академик В. В. Виноградов в своем труде «Современный русский язык» уделяет Пешковскому специальную главу, в которой прослеживает эволюцию его грамматических взглядов, как «неудавшийся синтез учения Фортунатова, Потебни, Овсянико-Куликовского, де Соссюра и Шахматова». «Синтаксический «формализм» помешал Пешковскому достигнуть синтетического охвата явлений языка. На всем творчестве Пешковского лежит неизгладимая печать фортунатовской концепции. Фортунатовская система, даже в то время, когда Пешковский субъективно переживал свою свободу от ее формалистических стеснений и выступал автором «морфологизма», продолжала тяготеть над его лингвистической мыслью. Отсюда – эклектизм синтаксической системы Пешковского… Достигнуть синтеза многообразных лингвистических влияний Пешковскому не удалось». [Виноградов, 1938, С.85]

Этот отрицательных вывод об эволюции грамматических взглядов Пешковского не мешает В. В. Виноградову видеть в трудах Пешковского ряд серьезных достижений.

Нельзя не отметить, что позднее в своем труде «Русский язык» (1947) Виноградов при разрешении важных проблем грамматического изучения о слове обращается к Пешковскому как к одному из крупнейших авторитетов- лингвистов, упоминая его имя более чем на 80 страницах: «…это было отмечено Пешковским» [С.190]; «сравните замечания … А. М. Пешковского» [С.197]; «эту форму Пешковский иллюстрировал очень ярким примером» [С. 264]; «Пешковский справедливо подчеркивал» [С.323] и так далее.

Таким образом, отношение академика В. В. Виноградова к Пешковскому на протяжении определенного времени претерпело значительное изменение в сторону все более решительного подчеркивания положительных начал в трудах Пешковского.

С. И. Абакумов в своем труде «Современный русский литературный язык» пишет: «Таким образом, Пешковский в значительной мере преодолел Фортунатова. Следы влияния Фортунатова очень сильны только в определении понятия формы. Но это определение фактически в системе синтаксиса Пешковского не реализовано. Несомненно, что система Пешковского эклектична… Но едва ли есть достаточные основания утверждать, как это делает В. В. виноградов, что «на творчестве Пешковского лежит неизгладимая печать фортунатовской концепции». В 3-м издании «Русского синтаксиса» эта печать почти уже сгладилась, влияние Фортунатов было в основном преодолено».

В последующих своих статьях С. И. Абакумов указывает на значительную роль Пешковского в изучении современного русского языка, особенно его грамматики.

Как мы можем заметить, большинство критиков подчеркивает поступательные тенденции А. М. Пешковского в эволюции его взглядов.

Следует отметить, что прежние критерии оценки Пешковского во многом устарели и нуждаются в пересмотре. И поэтому нельзя сказать, что споры о Пешковском в лингвистической литературе разрешены.

Характерно, что большинство лингвистов выделяют значительность лингвистических исследований Пешковского, его неуклонную тенденцию к преодолению ограниченности предшествующих грамматических учений, его стремление к лингвистическим построениям на почве диалектического единства языка и мышления.

Таким образом, просматривая этапы развития творческого пути Пешковского и сопоставляя оценки критиков его наследства, мы приходим к выводам о том, что творчество Пешковского само по себе – это не просто синтез прошлых теорий, а нечто более крупное, имеющее свои оригинальные качества, самостоятельность и претендующее на весьма значительное место в мире лингвистической науки.

2.4. Взаимоотношения двух аспектов анализа языковых фактов – морфологического и синтаксического

Каждый из отделов грамматики имеет свой объект изучения. Морфология, например, исследует слово, его формы главным образом в статике, а синтаксис исследует типы словосочетаний и структуру предложения как грамматически и интонационно оформленную единицу мышления в процессе познания действительности и в акте общения, то есть в динамике.

Многие морфологические категории познаются только в синтаксисе – в связи слов друг с другом в составе предложения, а другие же категории являются чисто морфологическими.

Из двух отделов грамматики (морфологии и синтаксиса) Пешковский всегда выделял приоритет синтаксического начала. «На первый взгляд можно подумать, что в синтаксисе изучается то же самое, что и в морфологии, только в другом порядке; ведь всякое сочетание состоит из отдельных форм, так что то, что изучается в морфологии порознь, то самое как будто бы изучается в синтаксисе… Но дело в том, что форма сочетания слов зависит не только от той или иной комбинации отдельных слов, но и от слов, не имеющих формы, но входящих в те же сочетания; от порядка слов; от интонации и ритма». [Пешковский, 1914, С. 357]

Пешковский считал, что синтаксис и морфология находятся не в отношении равноправия, а под протекторатом синтаксиса. Но Пешковский не говорил, что морфология полностью растворяется в синтаксисе. Он отводил морфологии особое место и роль во взаимодействии двух отделов грамматики.

Пешковский, стремясь оградить школьную грамматику от опасности механического отрыва морфологического анализа от синтаксического подчеркивал необходимость комплексного анализа текста, при котором морфология и синтаксис выступали бы в единстве, но при том, что синтаксису уделялась бы главная роль.

Противоречивое решение вопроса о взаимоотношении понятий «части речи» и «члены предложения», а также понятия «сказуемости» предложения, говорит о том, что Пешковский пытался найти более совершенные концепции, но не успел хорошо их продумать и устранить некоторые противоречия.

Однако Пешковский правильно считал, что правильнее всего при характеристике слов сохранять для них двойную классификацию: слова – это части речи и вместе с тем слова – это члены предложения. Пешковский писал, что «части речи – это застывшие члены предложения…; наоборот, члены предложения – это пришедшие в движение части речи, части речи в самом процессе как части словосочетаний». [Пешковский, 1925, С. 79]

Таким образом, то, что Пешковский выдвигал синтаксис как ведущий раздел грамматики, не исключает морфологии, а ставит ее только лишь в подчиненное синтаксису положение. Все стороны языка тесно взаимосвязаны, и нельзя их отделять друг от друга или выстраивать в один ряд как равноправные, так как в каждом определенном случае преобладает то или иное начало (синтаксическое, морфологическое, лексическое).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, изучив оценки критиков по отношению к работам Пешковского и проанализировав основные части его трудов, мы можем сделать следующие выводы:

1. Грамматическая система профессора А. М. Пешковского, как и его методическая система, не отличаясь стройностью и законченностью, является все же значительным вкладом в изучение закономерностей современного русского литературного языка.

2. Критическое отношение к наследству Пешковского, понимание характера его ошибок и использование наиболее ценных и прогрессивных положений ученого может принести непосредственную пользу не только в научно-исследовательской, но и в учебно-практической работе по русскому языку.

3. Грамматическая система Пешковского была теоретической базой его методических взглядов, и поэтому рассмотрение этих теоретических положений имеет не только научное, но и учебно-практическое значение, так как помогает учителю-словеснику и студенту-филологу извлечь из трудов ученого некоторые ценные приемы грамматики.

4. Пешковский правильно решал вопрос о предмете грамматики, его специфике в отличие от логики и психологии. Сущность грамматики заключается в том, что она рассматривает общие грамматические категории и формы слов, словосочетаний и предложений. Эти грамматические формы существуют с реальным значением слов и предложений, так как грамматика находится в тесной связи с логикой и психологией.

5. Пешковский внес ценный вклад в разработку проблемы целенаправленности преподавания грамматики в школе.

Список использованных источников

1. Абакумов С.И. Современный русский литературный язык. М., 1942, с. 177.

2. Белов А.И. А.М. Пешковский как лингвист и методист. М., 1958.

3. Бернштейн С.И. Основные понятия грамматики в освещении А.М. Пешковского // Вводная статья к 6-ому изданию «Русского синтаксиса» А.М. Пешковского, 1938, с. 39.

4. Булаховский Л.А. Рецензия на книги А.М. Пешковского «Русский синтаксис» и «Школьная и научная грамматика» // Журнал «Наука и школа». 1915, №1, с. 4-5.

5. Виноградов В.В. Современный русский язык, вып.1, 1938, с. 85.

6. Виноградов В.В. Русский синтаксис, 1947, с. 190, 197, 264, 323.

7. Виноградов В.В. Идеалистические основы синтетической системы проф. А.М. Пешковского, ее эклектизм и внутренние противоречия // Сборник статей «Вопросы синтаксиса современного русского языка». М., 1950, с. 74

8. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990 [переиздание: Большой энциклопедический словарь: Языкознание. М., 1998]

9. Петерсон М.Н. Рецензия на книгу А.М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении» // Журнал «Печать и революция», 1921, кн.3, с. 230.

10. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

11. Пешковский А.М. Сборник статей. М., 1925, с. 79.

12. Ушаков Д.Н. Рецензия на книгу А.М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении» // Газета «Русские ведомости», 1915, №91, с. 6.

13. Шапиро А.Б. А.М Пешковский и его «Русский синтаксис в научном освещении» // Вводная статья к 7-ому изданию «Русского синтаксиса в научном освещении» А.М. Пешковского. М. 1956, с. 6.

14. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. М., 1941, с. 7-8.

15. Щерба Л.В. О частях речи // Сборник статей «Русская речь», изд. 2, «Академия», 1928.

... " он знал лично. Мы уже писали о его дружбе с М. А. Волошиным. Другой представитель литературы Серебряного века - В. Я. Брюсов - также гармонично вошел в лингвистическую концепцию А. М. Пешковского своими стихами. Ему Александр Матвеевич подарил первое издание "Русского синтаксиса...", назвав себя в дарственной надписи "усердным читателем и почитателем" поэта4. На страницах сборника "Свиток", где...

Образ внешнего человека в функционально-семиотическом аспекте (на материале русского языка) // Вест. Омск. ун-та. 2001. Вып. 1. С.68-70 Коротун, 2002 Коротун О.В. Образ-концепт «внешний человек» в русской языковой картине мира: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Омск, 2002. Котрюрова, 1997 Котюрова М.П. Стилистический и прагматический подходы к тексту: некоторые основания их дифференциации // ...

Понимает, на каком именно сходстве основана смысловая связь между переносным и прямым значением слова. 3. Примеры лингвистического анализа художественного текста см. в билете № 1. Билет № 5 1. Охарактеризуйте фонетическую систему русского языка: систему гласных и согласных звуков речи. На примерах покажите смыслоразличительную функцию звуков (фонем). 2» Докажите на примерах, что прямая...

Выразительности переходил к художественному чтению, к драматизации. В начале XX в. усилилась научно-лингвистическая направленность в методике русского языка. В ее развитии принимали участие крупнейшие лингвисты - Ф.Ф.Фортунатов, выступивший в 1903 г. с речью "О преподавании грамматики русского языка в средней школе" А.А.Шахматов - один из организаторов съездов преподавателей русского языка в 1904 ...

13 134

/А.М. Пешковский; [Предисл. Ю.Д. Апресян]. – М. : Яз. славян. культуры А. Кошелев, 2001. – XXXIII, 510 с. ; 22 см. – (Классики отечественной филологии)

Настоящее, восьмое, издание печатается по тексту седьмого с добавлением статьи акад. Ю. Д. Апресяна, раскрывающей вклад «Русского синтаксиса…» в русистику и актуальность идей А. М. Пешковского для современной теоретической и прикладной лингвистики.

Скачать pdf: YaDisk 18,5 МБ - 300 dpi - 543 c., ч/б текст, текстовый слой, оглавление Источник: http://publ.lib.ru/

Ю. Д. Апресян. «Русский синтаксис в научном освещении» в контексте современной лингвистики 512
Русский синтаксис в научном освещении 1
А. М. Пешковский и его «Русский синтаксис в научном освещении» (проф. Л.Б. Шапиро) 3
Предисловие к первому изданию 7
Предисловие ко второму изданию 8
Предисловие к третьему изданию 9
Общая часть 11
I. Понятие о форме слова 11
Стекло = стекл + о (11). Значение той и другой части (11-13). Термины (12-13). Переносный смысл термина «форма» (13). Условия, создающие в слове форму (13-14). Переходные случаи между форменностью и бесформенностью (14-15). Нулевая форма (15-16). Несколько форм в одном слове; производная и непроизводная основа, префикс, суффикс, аффикс (16-17). Несколько основ в одном слове (17-18). Несоответствия между звуковой и значащей стороной формы слова (18-19). Чередование звуков (19). Оно может иметь формальное значение (19-20). Место ударения в слове и качество ударения как формальные признаки (21). Более точное определение формы слова (21-22). Заключительные замечания главы (22). 11
II. Понятие о формальной категории слов 23
Один и тот же аффикс может иметь одновременно несколько разнородных значений (23). Одно и то же значение может выражаться совершенно разными аффиксами (23). Из-за этого каждая форма входит в целый ряд различных формальных категорий (23-24). Формальная категория может создаваться и комплексом однородных значений (24-25), и комплексом разнородных значений, одинаково повторяющихся в каждой из форм, образующих категорию (26-27). Необходимость звуковой приметы для формальной категории (27). Соотношения между формальными категориями (27-28). Нулевые формальные категории (28-29). 23
III. Синтаксические и несинтаксические формальные категории 30
Падеж существительных зависит от других слов в речи, а число и род не зависят; первый образует синтаксическую категорию, а второе и третий - несинтаксические категории (30-31). У прилагательных категории и падежа, и числа, и рода - синтаксические (31). У глагола категории лица, числа, рода, времени и наклонения - синтаксические, а залога и вида - несинтаксические (31). Синтаксическая категория краткости прилагательного (31-32). Сущность разницы между синтаксическими и несинтаксическими категориями (32). Переходные явления (32-33). 30
IV. Понятие о форме словосочетания 34
Понятие о словосочетании (34-35). Форма словосочетания как комбинация форм отдельных слов (35-36). Переносный смысл слова «форма» как термина грамматики (36-37). Определения грамматики, морфологии и синтаксиса (37). Другие отделы языковедения (37-38). Формы слов несинтаксических категорий не входят в форму словосочетания (38). Но в нее входят: 1) бесформенные слова в их синтаксических значениях (39-42) и среди них особенно частичные бесформенные слова (39-42), представленные в русском языке восемью разрядами (41-42); 2) порядок слов (42-43);3) интонация и ритм (43-44), могущие быть единственными синтаксическими признаками у однословных «словосочетаний» (44); 4) характер связей между словами (44-46). Итоги о понятии формы словосочетания (46-47). Общие и частные формы словосочетания (47-48). Расширение понятия формальной категории (48-49). Отношение интонации и свободного порядка слов к основным признакам форм словосочетаний: формальному составу и служебным словам (49-52). Интонация по большей части лишь замещает основные признаки (49-50), реже вступает с ними в органическое соединение (50-52). Значения свободного порядка слов стоят в стороне от значений основных признаков (52). 34
V. Связь слов в словосочетании 53
Формы слов синтаксических категорий устанавливают определенные отношения между словами-представлениями (53-54). Отношения эти могут быть необратимые (54) и обратимые (54-55). Различие это создается наличием звукового выразителя отношения только в одном из соотносящихся в первом случае и в обоих соотносящихся во втором (55). Необратимость связана с зависимостью слова, заключающего в себе звуковой показатель отношения, от слова, не заключающего в себе этого показателя (55-56). Ход зависимости в словосочетании, соподчинение, включение (57). Среди частичных слов союзы внутри предложения сочиняют (58), а предлоги подчиняют (59). В общем подчинение внутри предложения лежит в основе связей между словами, а сочинение лишь его дополняет (59-60). Комбинация того и другого создает четыре разновидности словосочетаний, как это показывают схемы (60). Виды подчинения: согласование, управление, примыкание (60-61). Формы слова чернила, черника, черныш и т. д. объединяются по своему значению в категорию предметности, или существительности (62). То же значение выражается и другими суффиксами (62) и формами слова чернь и других бессуффиксных слов, т. е. фермами склонения существительных (63-64). То же значение выражается у слов рабочий, русский и др. Формальные значения вообще всегда выражаются взаимодействием формы каждого отдельного слова с формами всех остальных слов в словосочетании и с формой всего словосочетания (65-66). В частности, значение предметности создается целым рядом значений форм словосочетаний (67-68). Там, где оно создается только этими средствами, получаются «синтаксические существительные» (68-69). Существительные с отвлеченными значениями, как чернота (69-72). Синтаксические существительные с тем же значением (72). Опредмечивание всяких иных, некачественных представлений (72-73). Слова кто и что как мерки предметности (73). Управление, или «косвенный падеж», как категория несамостоятельной предметности (73). Значение категории предметности для мышления. Попытка объяснить происхождение ее (73-75). Глагол и прилагательное как выразители признаков предметов (75-77). Глагол как выразитель действенного признака (77) часто в противоречии со значением основы (77-78). Волевой оттенок в значении глагола (79-80). Прилагательное как выразитель качественного признака (80-81) часто в противоречии со значением основы (81-83). Заострение этого противоречия в притяжательных и численных прилагательных (83-84). Слово какой как мерка прилагательности (84). Окончательное определение категории глагола и прилагательного (84). Причина различия между ними - время и наклонение глагола (84-86). Значение категорий времени (86) и наклонения (86-87). И та и другая как выразительницы отношений к отношениям (87-88). Они должны быть признаны синтаксическими (88-89). Другие категории этого рода (89). «Объективные» и «субъективнообъективные» категории (89). Категория лица глагола совмещает в себе свойства обоих этих типов (90-92). Сравнительное значение категорий лица, времени и наклонения для категорий глагольности (92). Категории падежа, числа и рода прилагательных (92). Категория рода существительных. Ее морфологическая сторона (93-94); ее значение (94). Существуют ли бесформенные (синтаксические) глаголы и прилагательные? (94-95). Значение категории наречия (95-96). Морфологическая классификация наречий (96-100). Наречия обстоятельственные, необстоятельственные (101), качественные и количественные (101-102). Имя существительное, имя прилагательное, глагол и наречие как основные части речи (102). 53
VII. Смешение, замена и переходные случаи в области частей речи 103
Смешение частей речи в широком смысле слова; при словообразовании (103-104). Смешение частей речи в узком смысле слова: частные глагольные категории у неглаголов (104). Категория вида. Общее ее значение (104-105). Совершенный и несовершенный виды. Трудности изучения. Морфологическая пестрота (105-106). Наличие нескольких видовых оттенков в одних и тех же основах (106-107). Существующие толкования (107-108). «Точечное» и «линейное» значения совершенного и несовершенного вида (108-110). Отсутствие настоящего времени у совершенного вида как результат «точечности» (110-111). Частные видовые оттенки могут противоречить общим (111). Категории вида у существительных, прилагательных и наречий (111-113). Причастия и деепричастия (112-113). Категория залога; форма или категория? (ИЗ) Значения отдельных групп возвратных глаголов (114-121). Общее значение возвратно-залоговой категории (121-122). Залоги причастий и деепричастий (122-124). Непричастные прилагательные и существительные с частичными залоговыми значениями (124-125). Категории времен у деепричастий (125-127) и причастий (127) в их отличиях от категорий времен глагола. Инфинитив. Происхождение его (128-130). Современное значение (129-130). Сравнение с глагольным существительным (130-131). Почему он так близок к глаголу? (131) Глагол, причастие, деепричастие и инфинитив образуют общую группу глагола в широком смысле слова (132-133). Субстантивирование прилагательных. Общие условия его (134-135). Подразумевается ли существительное? (135-136) Особенность субстантивированного среднего рода прилагательных (137-138). Синтаксические отличия субстантивированного прилагательного от существительного (138). Отличия субстантивирования от прочих видов опущения (138-140). Лексическое адъективирование существительных (140-141). «Замена» не есть «превращение» (141-142). Переходные факты в области частей речи. Образование наречий из прилагательных и существительных (142-144). Промежуточные случаи (144-146). Образование непричастных прилагательных из причастий (146-147) и наречий из деепричастий (147). Образование служебных слов из полных (148); предложные наречия и предложные деепричастия (148-149). Слова, не входящие ни в один из разрядов частей речи (149-151). Слова, входящие одновременно в два разряда; сравнительная форма (151-152). 103
VIII. Местоименность 153
Части речи, недостающие в данной книге по сравнению со школьным каноном (153-154). Своеобразие грамматической природы местоимений (154-156). Разряды их (156-158). Переходы между местоимениями и неместоимениями (158). Синтаксическое значение местоимений (158-159). Особенности русского языка в употреблении возвратных местоимений (159-162). Сбивчивость их значения (162-164). 153
IX. Сказуемость 165
Оттенок соответствия акту мысли заключен в значении некоторых слов независимо от их интонирования (165). Этот оттенок заключен в глаголах (166), в словах, которые употребляются только при глагольных связках (166-167), и в нескольких других словах, связанных по значению с глаголами (167-168). В побудительных словах и междометиях его нет (168-169). Соответствие между глагольностью и сказуемостью (169). Выражение сказуемости посредством интонации (169-170). Соотношение этого способа с чисто формальным (170-173). Выражение сказуемости посредством категории именительного падежа в соединении с интонационными средствами (173-178) и инфинитива в соединении с теми же средствами (178-179). Итоги о сказуемости (179-180). Классификация форм словосочетаний русского языка как основа для «специальной части» книги (180-182). 165
Специальная часть 183
X. Глагольные личные нераспространенные предложения с простым сказуемым 183
Состав данной формы словосочетания. Подлежащее и сказуемое (183). Значение подлежащего (183). Согласование сказуемого с подлежащим. Признаки самостоятельности сказуемого в формах лица (183-187), числа (187-188), рода (188-191). Признаки несамостоятельности его в тех же формах (191-193). Частичное согласование при сказуемом в повелительном наклонении (193-197) и полное отсутствие согласования при 1-м лице множественного числа этого наклонения (197-198). Отсутствие согласования при ультрамгновенном виде глагола (198-199) и при бесформенных сказуемых (199-200). Бесформенные и иноформенные подлежащие (200-201). Способы согласования с ними сказуемого (201-203). Инфинитив как заместитель подлежащего (203-204). Второстепенные оттенки категории времени (204-205) и наклонения (205-208) в сказуемом. Замена времен и наклонений. Общие условия (208-209). Замена времен (209-213). Замена наклонений (213-214). 183
XI. Глагольные личные нераспространенные предложения с составным сказуемым 215
Состав данной формы словосочетания (215). Понятия глагольной связки, предикативного члена и составного сказуемого (216-221). Внутреннее отличие составного сказуемого от простого (221-222). Значение подлежащего при составном сказуемом (222). Типы предикативных членов:1) краткое прилагательное (223-226), 2) краткое страдательное причастие (226-227), 3) полное прилагательное в именительном падеже (227-231), 4) полное прилагательное в творительном падеже (231-232), 5) сравнительная форма (232-233), 6) существительное в именительном падеже (233-243), 7) существительное в творительном падеже (243-247), 8) существительное в разных падежах с предлогом и в родительном без предлога (247-248), 9) наречие (248-249). Вещественная связка и вещественное составное сказуемое (249-254). Полувещественные связки (254). Бесформенные связки (254-255). 215
XII. Глагольные личные нераспространенные предложения с предикативным членом и нулевой связкой. 256
Отсутствие связки в предикативных сочетаниях, параллельных по составу сочетаниям, рассмотренным в предыдущей главе (256-258). Значения времени и наклонения в этих сочетаниях (258-261). Понятие нулевой связки (259) и нулевого глагольного сказуемого (261). Другие взгляды на сочетания с нулевой связкой (261-263). Типы этих сочетаний: 1) нулевая связка и краткое прилагательное (263-264), 2) нулевая связка и краткое страдательное причастие (264-265), 3) нулевая связка и полное прилагательное в именительном падеже (265-267), 4) нулевая связка и полное прилагательное в творительном падеже (2<>7), 5) нулевая связка и сравнительная форма (267), 6) нулевая связка и именительный падеж существительного (267-268), 7) нулевая связка и творительный падеж существительного (269-272), 8) нулевая связка и разные падежи существительных с предлогом или родительный падеж без предлога (272-273), 9) наречие (273-274). Более редкие виды предикативных членов (с нулевой связкой): 1) деепричастиякие виды предикативных членов (с нулевой связкой): 1) деепричастия (274),2) нестрадательные причастия (275), 3) инфинитивы (275-279),4) именительный падеж существительного или прилагательного с союзом как (280), 5) именительный предикативный с тавтологическим творительным усиления (280), 6) различные бесформенные слова (280-282). 256
XIII. Глагольные личные распространенные предложения 283
Понятие второстепенного члена и распространенного предложения (283-284). Типы двухсловных словосочетаний, входящих в состав распространенного предложения. 1. Глагол + управляемое им существительное. Управление непосредственное и посредственное (284-285), сильное и слабое (285-286). Особенности слабого управления (286-287). Отсутствие резкой границы (287-288). Переходность и непереходность глаголов (288-290). Косвенные падежи, среди них количественный и местный (290-291). Особенности винительного падежа (290). Методология падежных значений (291-292). Подтип 1-й. Беспредложные сочетания. Винительный падеж (292-296). Родительный падеж. (296-299). Дательный падеж (299-301). Творительный падеж (301-304). Количественный падеж (304). Подтип 2-й. Предложные сочетания. Предлоги в (304-307), на (307), под (308), над (308), за (308-310), перед (310), против (310-311), у (311), с (311-313), без (313), из (313-314), из-за (314), из-под (314), к (314-315), от (315-316), для (316), ради (316), до (316-317), кроме (317), вместо (317), между, меж (317-318), среди (318), через, чрез (318), сквозь (318), о, об (318-319), про (319), при (319), по (320-321). 2. Существительное + управляемое им другое существительное.Типы, общие с типами глагольного управления (321-322). Специально-присубстантивные типы: 1) родительный присубстантивный (322-324),2) дательный присубстантивный (324-325), 3) присубстантивное сочетание «к + дательный падеж» (325). Соотношения присубстантивности и предикативности (325-326). 3. Прилагательное + управляемое им существительное (326-327). 4. Сравнительная форма + управляемый ею родительный падеж существительного (327-328). 5. Составное сказуемое + управляемое им существительное (328-329). 6. Прилагательное + вызывающее в нем согласование существительное (329). 7. Существительное + примыкающая к нему сравнительная форма (329). 8. Однопадежные сочиненные сочетания: 1) цельные сочетания (329-331), 2) раздвоенные сочетания (331-334). 9. Однопадежные сочиненно-подчиненные сочетания с союзом как (334-336). 10. Глагол + примыкающий к нему инфинитив (336-338). 11. Существительное + примыкающий к нему инфинитив(338). 12. Прилагательное + примыкающий к нему инфинитив (338-339). 13. Составное сказуемое + примыкающий к нему инфинитив (339). 14. Глагол + примыкающее к нему наречие (339). 15. Прилагательное + примыкающее к нему наречие (339). 16. Существительное + примыкающее к нему наречие (339). 17. Глагол + примыкающее к нему деепричастие (339). 18. Наречие + примыкающее к нему наречие (339). 19. Связочные, но непредикативные сочетания (339-340). 283
XIV. Глагольные безличные предложения 341
Понятие безличного глагола (341-342). Безличный глагол как сказуемое безличного предложения (342-343). О терминах (343-344). О происхождении (344-345). Два типа безличных глаголов (346-347). Употребление личных глаголов в смысле безличных (347-351). Безличный нулевой глагол и безличная нулевая связка (351-352). Специальные безличные конструкции: 1) в ухе звенит (353)1, 2) громом убило (353), 3) (мне) холодно было (ехать) (354-359), 4) (мне) можно было (ехать) (359-361), 5) (мне) приказано было (ехать) (361-363), 6) (мне) следовало (ехать) (363-365), 7) не было хлеба (365-367), 8) не было ничего сделано (367), 9) было много хлеба (367-369). Частичка оно в безличных предложениях (369). 341
XV. Глагольные неопределенно-личные и обобщенно-личные предложения 370
Неопределенно-личные предложения (370-371). Обобщенно-личные предложения (372-375). Типы эти как формы мышления (375). Стилистическое и социальное значение 2-го типа (375-376). 370
XVI. Номинативные предложения 377
Отличия номинативных предложений от неполных глагольных с именительным подлежащим (377-378). Экзистенциальные предложения (379). Указательные предложения (379-380). Назывные предложения (380). 377
XVII. Инфинитивные предложения 381
Предложения объективной необходимости (381-382). Предложения субъективной необходимости (382). Предложения желания (382). Предложения восклицательные (382-383). Предложения колебания (383). Предложения вопросительные (383-384). Оттенки значений придатомности и усиления в инфинитивных предложениях (384-385). 381
XVIII. Отрицательные предложения 386
Понятие об отрицательном предложении (386-387). Частно-отри-цательные и обще-отрицательные предложения (388). Отрицательные члены предложения (389). Повторение отрицательных слов (389). У ступ и-тельно-обобщительные отрицательные предложения (390). Нерешительно-отрицательные предложения (390-391). 386
XIX. Вопросительные, восклицательные и повелительные предложения 392
Понятия вопроса, восклицания и повеления (392). Формальные признаки вопросительных предложений (393-394), восклицательных (394-395), повелительных (395). 392
XX. Неполные предложения 396
Понятие неполного предложения (396-397). Факторы, создающие неполноту (397-399). Неполнота с фразеологической и синтаксической точки зрения (399). Типы неполных предложений: 1) без подлежащего (399-100), 2) без сказуемого (400-401), 3) без связки (401-402), 4) без предикативного члена (402), 5) без управляемого падежа, но с управляющим им глаголом (402), 6) без существительного, но с согласованным с ним несубстантивированным прилагательным (402-403). Неполные предложения без нескольких членов. Заключительные замечания (403). 396
XXI. Слова и словосочетания, не образующие ни предложений, ни их частей 404
Именительный представления (404-407). Обращение (407-409). Вводные слова и словосочетания (409-411). Междометия (411). 404
XXII. Обособленные второстепенные члены 412
Понятие об обособленных второстепенных членах (412-416). Отличие обособления от простого интонационного членения (416-419). Общие условия обособления: 1) добавочные синтаксические связи, выражаемые только интонацией (419-420), 2) порядок слов (420-422), 3) объем обособляемой группы (422-423), 4) соседство (423), 5) намеренное отделение (423-424). Отдельные разряды обособленных второстепенных членов: I. Обособленное управляемое существительное (424-425). II. Обособленное прилагательное (425-429). III. Выделенное из однопадежной сочиненной группы существительное (429-431), дополнительные замечания к последним двум разрядам (431-432). IV. Обособленные примыкающие члены: а) наречие (432), б) присубстантивная сравнительная форма (433), в) деепричастие (433-435). Случаи, когда невозможно произвести обособление, несмотря на наличие потребных для него условий (435-436). 412
XXIII. Словосочетания со счетными словами 437
Счетные слова и части речи (437). Управление при счетных словах. Согласование при счетных словах (437-438). Особенности конструкций при словах два, три, четыре (438-440). 437
XXIV. Слитные предложения 441
Общее значение союзов внутри предложения (441-443). Понятие однородных членов и слитного предложения (443-445). Интонационное выражение однородности (443-445). Союзы, употребляющиеся в слитных предложениях (445-446). Мелкие явления в области слитных предложений (446-448). Деление союзов слитного предложения на соединительные, разделительные и противительные (448-450). Особенности согласования в слитных предложениях (450-453). Промежуточное положение слитных предложений между одиночными предложениями и сложными целыми (453-454). 441
XXV. Сложное целое 455
Сочетание предложений посредством союзов и союзных слов (455-456). Интонационное сочетание предложений и его отношение к союзному; понятие сложного целого (456-459). Абзац (459). Фраза, простая и сложная, и ее отношение к предложению (459-461). 455
XXVI. Сочинение и подчинение предложений 462
Отношения между предложениями складываются по тем же двум типам обратимости и необратимости, что и отношения между словами внутри предложения (462), причем необратимость и здесь зависит от того, что показатель отношения, т. е. союз, сцеплен по значению с одним из соотносящихся (463-465). Союзы, употребляющиеся в слитном предложении, сочиняют, а все прочие - подчиняют (465). При подчинении предложение, начинающееся союзом, есть тем самым подчиненное предложение, независимо от логических и психологических соотношений (465-466). Необратимость, вызываемая не значением союза, а иными факторами, не в счет (466). Как исключения следует рассматривать: а) подчинение посредством двойных союзов (466-467), б) взаимное подчинение (467-468), в) сочетание подчинения с сочинением в одной паре предложений (468). Внесение подчинения в соотношения между однородными членами слитного предложения (468). Соподчинение и включение в сложных целых (468-470). Бессоюзное сочинение и подчинение (470-472). Сочинение и подчинение после разделительной паузы, неполное сложное целое (472-473). Генетические соотношения бессоюзия, сочинения и подчинения (473-474). 462
XXVII. Сочинение предложений 475
Сочинение в сложном целом (475-477). Сочинение после разделительной паузы (477-479). 475
XXVIII. Подчинение предложений 480
Подчинение в сложном целом. Подчинение посредством союзов. Союзы причинные (480-481), целевые (481-482) следственные (482-483), изъяснительные (483-486), служащие и для выражения косвенной речи (484-486), которая у нас часто смешивается с прямой (485), между прочим и в области употребления времен (485-486), пояснительные (486-487), условные (487-489), уступительные (489-490), сравнительные (490-491), временные (491-493). Подчинение посредством союзных слов (494-496), косвенно вопросительное подчинение (497). Собственно относительное подчинение (497-500). Подчинение после разделительной паузы (500-501). 480

СПИСОК ПЕЧАТНЫХ РАБОТ А. М. ПЕШКОВСКОГО ¹

1. «Русский синтаксис в научном освещении. Пособие для самообразования и школы». Типография В. М. Саблина. М., 1914. (В первом издании в качестве приложения - «Школьная и научная грамматика».) Второе издание - Госиздат, 1920. Третье издание - совершенно переработанное - Госиздат, М.-Л., 1928. Четвертое издание - Учпедгиз, М., 1934. Пятое издание - Учпедгиз, М., 1935. Шестое издание - с вступительной статьей С. И. Бернштейна, Учпедгиз, М., 1938. Седьмое издание - с вступительной статьей А. Б. Шапиро, Учпедгиз, М., 1957.

2. «Школьная и научная грамматика. Опыт применения научно-грамматических принципов в школьной практике», М., 1914. В первом издании и качестве приложения к «Русскому синтаксису в научном освещении». Второе издание - с приложением статьи «Роль выразительного чтения в обучении знакам препинания», Литературно-издательский отдел Народного комиссариата по просвещению, М., 1918. Третье издание - исправленное и дополненное, Госиздат, Берлин, 1922. Четвертое издание - Госиздат, М.-П., 1923. Пятое издание - «Работник просвещения», М., 1925. Шестое издание - «Работник просвещения», М., 1925

3. Е. К. Тимченко, Функция глагола в южнорусской области, Варшава, 1913 (рецензия , «Известия отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук», т. XX, кн. 3, 1915).

4. Ответ на рецензию Е. Ф. Будде («Журнал Министерства народного просвещения», 1915, апрель).

5. «Синтаксис в школе» (научно-педагогический журнал «Наука и школа», 1915, № 1 и отдельный оттиск из этого журнала).

6. «К вопросу о проведении в жизнь «Программы рабочих факультетов по русскому языку» при преподавании грамматики», («Вестник рабочих факультетов», 1921, № 2-6.

7. «Желательные изменения в программе рабочих факультетов по русскому языку», тезисы доклада, читанного 14 июня 1922 г. на конференции рабочих факультетов («Знамя рабфаковца», 1922, № 2-3).

¹ Дается в хронологической последовательности.

247

8. «Вопрос о вопросах» («Родной язык в школе», 1919-1922, кн. 1, и 1923, кн. 3).

9. «Краткие планы уроков по грамматике». Обучение взрослых, элементы синтаксиса и морфологии (применительно к программе рабочих факультетов), Госиздат, М., 1922.

10. Н. С. Державин, проф., Основы методики преподавания русского языка и литературы, ч, II. Преподавание грамматики, Госиздат, М.-П., 1923 (рецензия , «Печать и революция», 1923, кн. 5).

11. М. Н. Петерсон, Очерк синтаксиса русского языка, 1923 (рецензия , «Печать и революция», 1924, кн. 2).

12. «Наш язык. Учебная книга по грамматике для школ I ступени. Сборник для наблюдений над языком в связи с занятиями правописанием и развитием речи, вып. I. Интонация. Ритм. Звуки», Госиздат, М., 1922. Второе издание, исправленное, Госиздат, М., 1923. Третье издание, переработанное, с подзаголовком «Книга для ученика» (на титульном листе ошибочно помечено «вторым изданием»), Госиздат, год не обозначен. То же с подзаголовком «Книга для учителя», ч. I, с методическими прибавлениями, без обозначения года издания. Ряд последующих стереотипных изданий обоих вариантов; без методических прибавлений «Книга для ученика» и с методическими прибавлениями «Книга для учителя» (не всегда с обозначением, которое издание, а иногда с неверным указанием).

13. «Наш язык, вып. II. Элементы морфологии и синтаксиса», Госиздат, М.-П., 1923. Второе издание, переработанное (на титульном листе ни то, ни другое не отмечено), с методическим прибавлением и с подзаголовком «Книга для учителя», ч. II, Госиздат, М. (год не обозначен). Третье издание обоих вариантов: «Книга для ученика» (без методических прибавлений) и «Книга для учителя» (с методическими прибавлениями). Ряд последующих стереотипных изданий обеих книг.

14. «Методическое приложение к книге «Наш язык» (вып. I и ІІ). «Труды отдела русского языка и литературы Центрального гуманитарного педагогического института», Госиздат, М.-П., 1923.

15. «Объективная и нормативная точка зрения на язык» («Русский язык в школе», «Труды постоянной комиссии преподавателей русского языка и литературы». Сборник статей под редакцией проф. Д. Н. Ушакова, вып. I, Госиздат, М.-П., 1923. Второе издание, Госиздат, М., 1924)

16. С. И. Абакумов, Учебник русской грамматики. Опыт применения принципов научной грамматики к школьной грамматической практике, ч. I. Фонетика, Гиз, 1923 (рецензия , «Путь просвещения», 1924, № 3).

17. Л. А. Булаховский, проф., Краткий учебник русского языка и правописания, ч. I, для школ взрослых, изд. «Научная мысль», Харьков, 1923 (рецензия , «Знамя рабфаковца», 1924, № 1-2)

18 «Правописание и грамматика в их взаимоотношениях в школе» («Родной язык в школе», 1924, кн. 6).

248

19. Н. Бельчиков и А. Шапиро , Грамматика в школе для взрос лых. Опыт методического построения курса, Гиз, М., 1923 (рецензия , «Знамя рабфаковца», 1924, № 1-2).

20. «В чем же, наконец, сущность формальной грамматики?» («Знамя рабфаковца», 1924, № 1-2).

21. «Важная новинка в учебной литературе по русскому языку». По поводу книги «Практическая грамматика русского языка» Ф. Фридлянд и Е. Шалыт («Вестник просвещения», 1925, № 1).

22. «Понятие отдельного слова» (первоначально в «Литературной энциклопедии», изд. Л. Д. Френкеля. М.-Л., 1925 на слова «Слово» и «Лексема», затем а объединенном виде в «Сборнике статей», 1925. См. ниже).

23. «Стихи в прозе с лингвистической точки зрения» (альбом «Свиток», № 3).

24. «Сборник статей. Методика родного языка, лингвистика, стилистика, поэтика», Госиздат, Л., 1925, (Почти все статьи, вошедшие в сборник, опубликованы ранее в периодических изданиях и названы в этом списке отдельно, но для «Сборника» проредактированы автором заново. Некоторые статьи, видимо, напечатаны в «Сборнике» впервые: «Глагольность как выразительное средство», «Десять тысяч звуков. Опыт звуковой характеристики русского языка как основы для эвфонических исследований».)

25. «Предложение», «Стилистика» и др. мелкие статьи (Литературная энциклопедия, тт. I и ІІ, изд. Л. Д. Френкеля, М.-Л., 1925).

26. «Грамматика в новой школе» («Шлях освіти» - «Путь просвещения», 1925, № 3).

27. «Навыки чтения, письма и устной речи а школах для малограмотных» («Просвещение на транспорте», 1925, № 1).

28. «Моим критикам», по поводу статей Б. А. Арнаутова и Стратена о грамматике в школе («Шлях освіти» - «Путь просвещения», 1926, № 4-5).

29. «Существует ли в русском языке сочинение и подчинение предложений?» («Родной язык в школе», 1926. № 11-12.)

30. М. Peterson, Очерк синтаксиса русского языка, Moskau, Staatsverlag (рецензия «Zeitschrift für Slavische Philologie», III Heft ¾, Leipzig, 1926).

31. «Наш язык, ч. III. Заключительный курс, книга для ученика», Госиздат, М.-Л., 1927.

32. То же , книга для учителя, Госиздат, М.-Л., 1927.

33. «Роль грамматики при обучении стилю» («Родной язык в школе», 1927, сборник первый).

34. «Несколько слов о предупредительном диктанте» («Родной язык в школе», 1927, сборник второй).

249

35. «Принципы и приемы стилистического анализа и оценки художественной прозы» (сборник «Ars poetica», Государственная академия художественных наук, 1927).

36. Р. Шор, Язык и общество, изд. 2, изд. «Работник просвещения, М., 1926 (рецензия , «Печать и революция», 1927, кн. 3).

37. «Ритмика «Стихотворений в прозе» Тургенева» (сборник «Русская речь», под ред. проф. Л. В. Щербы, Новая серия II, изд. «Academia», Л., 1928).

38. «Первые уроки русского языка» (в сотрудничестве с М. А. Андреевской и А. Г. Губской), ч. 1, Госиздат, М.-Л., 1928. Пятое издание переработано, разбито на два выпуска: «Первый год обучения», Госиздат, 1930 и «Второй год обучения», Учпедгиз, М., 1931.

39. То же . «Грамматика, правописание, развитие речи, стиль», ч. 2, для третьего года обучения, Госиздат, М.-Л., 1928. Второе издание - Госиздат, М -Л., 1929.

40. «Методическое приложение к «Первым урокам русского языка», ч. 1, Госиздат, М.-Л., 1928 (в соавторстве с М. А. Андреевской и А. П. Губской).

41. Ф. Коган, Как нужно декламировать стихи, Госиздат, М., 1927 (рецензия , «Печать и революция», 1928, кн. 2).

42. «Как вести занятия по синтаксису и стилистике в школах взрослых» («Вопросы преподавания русского языка в школах взрослых», «Труды Всероссийской конференции преподавателей словесников школ политпросвета», 1928 г., под ред. И. В. Устинова, вып. 1, Наркомпрос РСФСР, Главполитпросвет, 1928).

43. «Ответ на статью С. И. Карцевского» («Родной язык и литература в трудовой школе», 1928, № 2).

44. «Интонация и грамматика» («Известия по русскому языку и словесности», т. I, кн. 2, изд. Академии наук СССР, Л., 1928).

45. А. Б. Шапиро, Грамматика, правописание, пунктуация. Пособие для первого концентра школ II ступени (рецензия , «Русский язык в советской школе», 1929, № 1).

46. «Еще к вопросу о предмете синтаксиса» («Русский язык в советской школе», 1929, № 2, по поводу статьи А. П. Боголепова «Синтаксис как учение о словосочетании», напечатанной в этом же номере журнала).

47 «Зачем нужен учет орфографических ошибок» («Русский язык в советской школе», 1929, № 4).

48. «Вопросы методики родного языка, лингвистики и стилистики», Госиздат, М.-Л., 1930. (В сборник вошли статьи, опубликованные в периодической печати и потому названные уже, но заново проредактированные.}

49. «Реформы или урегулирование?» (По поводу проекта реформы орфографии, выработанного Главнаукой, «Русский язык в советской школе», 1930, № 3.)

250

50. «Новые принципы в пунктуации» (статья напечатана под псевдонимом О. Парамонов, «Русский язык в советской школе», 1930, № 4).

51. «Синтаксис. Ступени самообразования», изд. «Работник просвещения», М., 1930.

52. «О терминах «методология» и «методика» в новейшей методической литературе» («Русский язык в советской школе», 1931, № 2-3).

53. «Научные достижения русской учебной литературы в области общих вопросов синтаксиса» (Zvláštni otisk ze sborniku praci V Sjezdu slovanských filologú v Praze, 1929. Svazek II, 1931).

54. «О грамматическом разборе» (статья напечатана посмертно, «Русский язык в советской школе», 1934, № 3).

Под редакцией и с предисловием А. М. Пешковского

1. А. Артюшков , Звук и стих. Современные исследования фонетики русского стиха, книгоиздательство «Сеятель», П., 1923 (предисловие).

2. И. Р. Палей , От станка к книге. Выпуск первый. Год лабораторной работы по родному языку. (Толковое чтение, наблюдения над языком, правописание и развитие речи.) Кооперативное издательство «Мир», М., 1925 (Предисловие и редакция грамматической части).

3. С. Карцевский , Повторительный курс русского языка, Госиздат, М.-Л., 1927 (предисловие).

4. Ф. А. Фридлянд и Е. Г. Шалыт , Первая книжка по правописанию, Госиздат, М.-Л., 1927 (редакция).

5. Те же . Вторая книжка по правописанию, Госиздат, М.-Л., 1927 (редакция) .

6. А. В. Ведерников , Курс русского языка. Центральные профтехнические заочные курсы НКПС. В 15 отдельных выпусках-заданиях. Транспечать НКПС, М., 1929-1930 (редакция).

7. Р. И. Грацианская , Синтаксическая система А. М. Пешковского в кратком изложении. По «Русскому синтаксису в научном освещении», Госиздат, М.-Л., 1930 (редакция.)

О. Никитин

Об Александре Матвеевиче Пешковском (1878-1933) - незаурядном языковеде и педагоге - написано немало статей, а его методические эксперименты, осуществленные на заре "лингвистического века", уже давно стали филологической традицией. Наследие Пешковского, обрастая с годами порой причудливыми методиками, "новоязом" и всякого рода инновациями, не потерялось, а еще больше утвердило его имя в истории отечественной филологии. Среди бесконечных шатаний, поисков и идеологических схваток начала XX века он смог проложить свой путь в науке, вопреки натянутым "концепциям" некоторых современников и последователей ориентируясь на изучение психологии восприятия слова, на создание научной базы языковых знаний в процессе обучения. Его теории рождал сознательный эксперимент. Он одинаково хорошо владел строгим лингвистическим мастерством и одновременно тонко чувствовал совсем иную грань языкового творчества - стихи и прозу. Взгляды А. М. Пешковского, в чем-то, конечно, устаревшие, но тем самым показывающие конечную уязвимость любой гипотезы, активно обсуждаются; идеи, которые он развивал, а также созданная им система занятий "от звука к значению", "от значения к форме" оказались востребованными и в наши дни.

Александр Матвеевич Пешковский родился в Томске. Еще в ранние годы (и этого, кажется, до сих пор никто не отмечал) он, увлеченный естественнонаучными исследованиями, одновременно испытал во многом определяющее влияние иного - эстетического окружения. Детство и юность А. М. Пешковского прошли в Крыму, где в 1897 году он окончил с золотой медалью феодосийскую гимназию и вскоре поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. Там же, в Крыму, в 1893 году произошло его знакомство с будущим поэтом и критиком Максимилианом Волошиным, переросшее в тесную дружбу. Их обширная переписка до сих пор не опубликована. Вот, например, исповедальное, касающееся вопроса "выбора пути" письмо Пешковского Волошину, предположительно датируемое нами концом 1890-х годов:

"Я начинаю укрепляться во мнении, что и я-то сам лишь понимаю естественные науки, но не люблю их. Что я их понимаю, что мне нетрудно было усвоить основные факты и сделать их сферу немножко своею, что я увлекаюсь конечными выводами и загадками - это тебе известно. Но возьмем другую сторону медали. В детстве до поступления в гимназию я любил только литературу. Из классиков я читал тогда только Пушкина и Лермонтова - остальные все из детской литературы. (...) В гимназии в 1-м классе я очень любил латинский язык, т. е. мне нравилась грамматика и процесс перевода (это, слава Богу, исчезло конечно). География тоже нравилась, но нужно прибавить, что учитель был совершенно исключительный по талантливости и оригинальности. (...) Поступая собственно влечению характера, а не разума, я должен бы был собственно поступить на историко-филологический факультет. Поясню еще тебе свою мысль. В том, напр., что я увлекался поэзией, не было никакого противоречия с естествознанием, но в том, что я увлекался больше, чем эстетически, было противоречие. В сущности, чтобы быть естественником, нужно быть человеком холодным или по крайней мере иметь особую камеру холодности в мозгу. Естествознание имеет очень много общего с "чистым" искусством - отдаленность от ближнего (я говорю о теоретическом естествознании - прикладное же уж совсем не по мне, так как я все-таки теоретик). Ну-с затем университет, усердные занятия науками - и никакого влечения к какой-либо из них. Наконец я остановился на зоологии - но почему? Я должен сознаться, что в сущности это потому, что зоология ближе всего к человеку. Присматриваясь к знакомым зоологам, я убеждаюсь, что у меня в сущности нет "зоологического пункта" в мозгу, если можно так выразиться. Под этим я разумею интерес к животным формам, интерес чисто органический, беспричинный, который единственно и побуждает человека итти (так у автора. - О. Н.) по этому пути. Я прихожу к такому убеждению, что никогда ни один зоолог не сделался таковым потому, что он интересовался той или иной проблемой; нет, он просто интересовался материалом и этим путем пришел к увлечению проблемами. Этого у меня совершенно нет. Повторяю, биологические науки интересуют меня больше физико-химических, потому что они ближе к человеку, зоология больше ботаники, потому что она ближе к человеку. Ясно, следовательно, что гуманитарные науки заинтересуют меня еще больше и что из них заинтересуют именно те, которые занимаются человеком собственно, т. е. его духовными способностями. А раз я пришел к такому выводу, то намерение специализироваться по зоологии в ближайшем семестре подвергается полному риску быть неисполненным. На его место становится совсем другое намерение. Вместо того чтобы заниматься всю зиму первую половину дня зоологией, а вторую анатомией, как я думал, - слушать из естественных наук только одну физиологию растений и животных, которая одна осталась для меня совершенно неизвестной из естественно-исторического курса, - а остальное время слушать гуманитарные науки из самых различных областей, т. е., другими словами, продолжать общее образование на почве естественно-исторической. Произошел этот переворот как раз в то время, когда я уже почти что успокоился на мысли о специализации, и потому, можешь себе представить, какой сумбур у меня в голове"1.

В 1899 году А. М. Пешковского за участие в студенческих волнениях исключают из университета. Он продолжает естественнонаучное образование в Берлине; в апреле 1901 года вместе с М. А. Волошиным совершает путешествие по Бретани; возвратившись в Россию в 1901 году, возвратится и в университет, но уже на историко-филологический факультет. Через год его опять же "за участие в студенческом движении" вновь исключают; Пешковский на шесть месяцев попадает в тюрьму2. Он окончил alma mater в 1906 году, и вся его последующая деятельность была связана с преподавательской работой в средней школе и вузах3.

Пешковский - нетипичный филолог в том смысле, что в процессе строгого научного анализа текстов не отделял последние от их создателей. И не случайно, наверное, на страницах самого объемного его труда - "Русский синтаксис в научном освещении" (М., 1914) - встречаются поэтические строки В. Я. Брюсова, А. А. Блока, Ф. К. Сологуба, отрывки из произведений Пушкина, Некрасова, Л. Толстого, Чехова, периодики 1920-х годов. Текст воспринимался им не как пустой объект исследования, а был наполнен для него отголосками имен, событий, речевых манер разных эпох. Некоторых из своих "авторов" он знал лично. Мы уже писали о его дружбе с М. А. Волошиным. Другой представитель литературы Серебряного века - В. Я. Брюсов - также гармонично вошел в лингвистическую концепцию А. М. Пешковского своими стихами. Ему Александр Матвеевич подарил первое издание "Русского синтаксиса...", назвав себя в дарственной надписи "усердным читателем и почитателем" поэта4. На страницах сборника "Свиток", где Пешковский опубликовал статью "Стихи и проза с лингвистической точки зрения", тоже есть его автограф: "Многоуважаемому В. Я. Брюсову от автора"5.

А. М. Пешковский принимал участие в работе Московской диалектологической комиссии. Так, например, на одном из заседаний 1915 года он прочитал доклад "Синтаксис в школе", 6 февраля 1929 года вместе с Д. Н. Ушаковым, Н. Н. Дурново, Г. А. Ильинским и другими видными филологами присутствовал на юбилейном 189-м заседании Комиссии, посвященном 25-летию со дня ее основания 6.

На заре XX века в филологии зародилось новое направление, обратившееся к богатейшему опыту классиков и взявшее на вооружение традицию живой исследовательско-экспедиционной работы, основанной уже не на разрозненных "экспериментах", а на строго обоснованной системе, приоритетом которой была наука конкретных данных (А. М. Селищев) - лингвистика. Здесь Московская лингвистическая школа и Московская диалектологическая комиссия сыграли, несомненно, большую роль. В то же время они явились и центром филологического эксперимента, где опробовались многие индивидуальные методики и решались актуальные задачи школьного и вузовского преподавания. Все это, как мы полагаем, существенно повлияло на формирование научной позиции А. М. Пешковского. С 1910-х годов он активно действует на ниве филологического образования: в 1916-1917 годах выступает на первом Всероссийском съезде преподавателей русского языка средней школы (Москва) с докладом "Роль выразительного чтения в обучении знакам препинания"; после революции преподает на кафедре сравнительного языковедения в Днепропетровском (бывшем Екатеринославском) университете (1918), в Высшем институте народного образования и других учебных заведениях; в 1921 году становится профессором 1-го Московского университета и Высшего литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова; в тот же период возглавляет Московскую постоянную комиссию преподавателей русского языка, участвует в работе специальных ученых комиссий при Наркомпросе и Главнауке, в различных совещаниях и конференциях по вопросам методики преподавания русского языка.

С другой стороны, А. М. Пешковский оставался неизменно увлечен стихией художественного творчества. В беспокойные 1920-е годы он принимал участие в ряде нашумевших культурных проектов. Как тут не вспомнить "Никитинские субботники" - литературное общество, объединившее многих талантливых поэтов, прозаиков, драматургов. В N 3 сборника "Свиток", выпускавшегося обществом, статья А. М. Пешковского соседствовала с публикациями Л. Гроссмана, К. Бальмонта, О. Мандельштама и других известных авторов. Здесь, в живой творческой атмосфере поэтико-стилистических исканий ученый оттачивал филологическую интуицию, развивал во многом парадоксальные, "чреватые будущим" подходы, уже не опираясь на грамматические традиции Московской лингвистической школы. В общении с художественной интеллигенцией он был остроумен и свеж, искрометными миниатюрами в полной мере демонстрируя незаурядность своего языкового мышления. Вот одна из них:

"Дорогой Евдоксии Федоровне Никитиной

Чашка и чай лишь случайно созвучны, на "ча" начинаясь;

Но не случайно у Вас оба приют свой нашли.

А. Пешковский"7.

Нами обнаружено свидетельство об избрании А. М. Пешковского в 1925 году действительным членом Общества любителей российской словесности. В заявлении на имя председателя ОЛРС от 8 марта 1925 года он выражал "глубокую признательность за сделанное мне предложение", "согласие на баллотировку" и "желание работать в Обществе"8. Упомянутое предложение, подписанное известными филологами П. Н. Сакулиным, Н. К. Пиксановым и другими, также сохранилось9.

С 1926 года Пешковский преподавал на педагогическом факультете 2-го Московского университета, в Редакционно-издательском институте, в Московском государственном педагогическом институте имени В. И. Ленина. В 1928 году научные работники Москвы выдвинули его кандидатуру на избрание действительным членом АН СССР по отделению литератур и языков европейских народов, отметив в своем обращении, что "А. М. Пешковского следует считать крупным ученым, автором выдающихся трудов, соединяющим широкие научные интересы с высоко полезной общественно-педагогической деятельностью"10. Кроме того он пишет предисловия к трудам А. Артюшкова "Звук и стих. Современные исследования фонетики русского стиха" (Пг., 1923) и С. Карцевского "Повторительный курс русского языка" (М.-Л., 1927), много полемизирует в печати по проблемам обучения русскому языку, публикует рецензии на книги своих коллег, занимается подготовкой материалов к "Словарю языка А. С. Пушкина" и составлением нового орфографического словаря для начальной и средней школы11.

Как видим, большая часть жизни А. М. Пешковского прошла в Москве. По данным известного москвоведа и библиографа В. Сорокина, одно время он проживал в доме N 2 по Рахмановскому переулку, в гостиничном корпусе, где у него останавливался Максимилиан Волошин. Примечательно, что здесь же в 1830-е годы квартировал В. Г. Белинский, работавший тогда над книгой "Основания русской грамматики"12. В 1910-1930-х годах ученый жил в доме N 35 на Сивцевом Вражке (квартира 18). Неподалеку, в доме N 19, в начале 1912 года опять же "останавливался поэт М. А. Волошин"13.

"Главной чертой А. М. Пешковского была его беспокойная страстность, направленность пытливой мысли к новому, самоотверженная честность в исполнении своего долга, желание принести наибольшую пользу Родине. Именно это побудило его сначала, в студенческие годы, принять участие в революционном движении, потом долго искать своего пути в науке, чтобы в конце концов остановиться на филологии, затем принять горячее участие в строительстве советской школы и вести непримиримую борьбу за передовые идеи в лингвистике и методике русского языка"14.

На избранном им поприще Александр Матвеевич был энтузиастом, первооткрывателем и великим тружеником. Сегодня без него невозможно представить себе русскую филологическую культуру XX века. Научное наследие А. М. Пешковского пережило его время и ныне вновь находится в средоточии лингвистических поисков и дискуссий. К краткому его рассмотрению мы теперь и переходим.

Первый научный труд А. М. Пешковского - "Русский синтаксис в научном освещении" (М., 1914) - стал знаковым явлением в языкознании того времени и вызвал широкий резонанс. Молодой ученый заявил о себе ярким, цельным, методологически продуманным исследованием, предназначенным "для самообразования и школы". Книга удостоилась премии Академии наук (1915). Как выпускник Московского университета Пешковский хорошо усвоил традиции фортунатовской школы и в предисловии к первому изданию "Русского синтаксиса..." писал: "Научным фундаментом книги послужили прежде всего университетские курсы проф. Ф. Ф. Фортунатова и В. К. Поржезинского"15. Однако этим он отнюдь не ограничился. Д. Н. Ушаков в небольшой рецензии на первые работы А. М. Пешковского показывает и другие истоки его лингвистических воззрений: "Автор как ученый принадлежит к Московской лингвистической школе, т. е. школе профессора и академика Ф. Фортунатова, недавно умершего, но успевшего ознакомиться с этой книгой и высказаться о ней с большой похвалой. На идеях Фортунатова и основана главным образом система г. Пешковского; кроме того, на него повлияли труды Потебни и Овсянико-Куликовского. Естественно прежде всего поставить вопрос об отношении нового синтаксиса к труду этого последнего ученого. Не вдаваясь в частности, скажем, что в деле постановки вопроса о реформе преподавания синтаксиса русская школа более всего обязана Д. Н. Овсянико-Куликовскому; талантливым освещением многих синтаксических явлений он немало сделал также и для разрешения этого вопроса, и в главную заслугу ему должно поставить все то, чтo он сделал на пути разрушения логической точки зрения в синтаксисе; но истинно-грамматического, или, - чтo то же, - истинно-лингвистического облика в труде его русский синтаксис все-таки не получил. В этом отношении синтаксис г. Пешковского - крупный шаг вперед"16.

Д. Н. Ушаков особо подчеркивает новаторство А. М. Пешковского: "Отметим (...) как новость для подобных общих трудов по синтаксису обращение внимания на интонацию и ритм речи как внешние показатели известных синтаксических оттенков"17. Именно данное свойство лингвистического темперамента ученого будет в дальнейшем неизменно присутствовать в его работах.

"Русский синтаксис..." появился в разгар идейных столкновений и конфликтов. "Во-первых, это столкновение школьной и научной грамматики и попытка поднять уровень теоретичности школьной грамматики за счет более строгих определений основных грамматических понятий. Во-вторых, это конфликт между историческим описанием языка - господствующим типом научного описания в ту эпоху - и потребностями сугубо практического преподавания современного языка с целью повышения уровня грамотности говорящих и пишущих на нем людей. В-третьих, это конфликт между психологизмом предшествующей эпохи (А. А. Потебня) и формализмом фортунатовской школы русской лингвистики. В-четвертых, это конфликт между требованием марксистской идеологизации всех областей научного знания, во всяком случае на уровне обязательных к исполнению фразеологических штампов, и эмпирическими данными конкретной науки. В-пятых, это конфликт между усиливавшимся давлением марризма и здравым смыслом"18.

В 1920-е годы, когда обозначилась "опасность нового кризиса в грамматике"19 и формальный подход подвергся жесткой критике, "Русский синтаксис..." вновь оказался востребованным и обсуждаемым. "Нужно справедливости ради заметить, что отдельные последователи Фортунатова (так называемые "ультраформалисты"), слишком прямолинейно понимавшие специфику формального подхода к языку и порой доводившие идеи Фортунатова до абсурда, подавали немало поводов для критики. Но главное было иное: стихийное неприятие формально-грамматических построений преподавателями-практиками и методистами русского языка накладывалось на общую ситуацию в советской науке первой половины XX века"20. Указанные обстоятельства отчасти явились толчком к тому, что Пешковский переработал свой труд и усовершенствовал концепцию, но и в таком обновленном виде книга продолжала будоражить филологическое сознание современников. Почему? В Архиве РАН сохранилось свидетельство Д. Н. Ушакова, который немало содействовал ее выходу в свет: "Надо признать, что громадная масса учителей не отдает себе отчета в том, что название "формальный" - название условное, пожалуй, не совсем удачное, подающее повод несведущим думать, будто так называемые "формалисты" рекомендуют не обращать внимания на значения слов, вообще на смысл, ограничиваясь в изучении языка одной внешней формой. Вот это ходячее недоразумение, основанное на простодушном понимании термина "формальный" в общежитейском смысле "поверхностный, внешний", надо в интересах методической работы рассеять. Надо рассказать учителям, как "формалисты" впервые указали на пренебрежение языком при обучении русскому языку в школе, в частности, что, впрочем, очень важно, устранили существовавшее смешение языка с письмом и показали возможность давать уже в школе, кроме навыков, научные сведения о языке в доступном для детей виде"21.

Начало XX века - время переворотов в науке, поиска путей совершенствования лингвистических исследований и выхода за пределы сложившихся стереотипов. Однако и богатейший потенциал классических традиций русской филологии не подвергся окончательному разрушению. Ученые, взращенные академической школой (и в их числе, конечно же, А. М. Пешковский), активно включились в "языковое строительство", стремясь приобщить к гуманистическим ценностям поколения новой России. Это дело требовало создания и новых пособий по русскому языку для средних и высших учебных заведений взамен дореволюционных "устаревших". Известный перекос в подобных условиях оказывался неизбежным: "за бортом" на долгое время остались как "реакционные", "идеалистические", "ненаучные" многие практические руководства признанных корифеев: Ф. И. Буслаева, Я. К. Грота, А. Г. Преображенского... В такой атмосфере А. М. Пешковскому стоило немалого мужества отстаивать традиции русской лингвистической школы, внедрять живые, а не искусственные эксперименты в обучение, пропагандировать прогрессивные идеи. При том, что он был, очевидно, далек от участия в научно-идеологических спорах и не примыкал ни к одной из тогдашних группировок, его труды и особенно "Русский синтаксис..." стали объектом весьма жесткой критики. Чего стоят, например, крайне тенденциозная рецензия Е. Ф. Будде (1914) или полемические высказывания Е. Н. Петровой в книге "Грамматика в средней школе" (М., 1936). Отрицательно оценивал "Синтаксис" и обвинял автора в "гипертрофированности", "эклектизме", "синтаксическом формализме" В. В. Виноградов (1938 и последующие годы)22. Однако наиболее остро взгляды А. М. Пешковского и других ученых, последовательно отстаивавших традиции "старой" академической практики, начали критиковаться в 1930-е годы, когда развернулась кампания против группы "Языковедный фронт"23. Показательнейший документ этой кампании - книга с характерным заголовком-лозунгом: "Против буржуазной контрабанды в языкознании" (Л., 1932), содержавшая статьи и доклады учеников и последователей Н. Я. Марра: Ф. П. Филина, А. К. Боровкова, М. П. Чхаидзе и других. Хотя основной их мишенью стали участники "Языкфронта", досталось и адептам "буржуазного газетоведения", и "обветшалым отрепьям индоевропеизма", и журналу "Русский язык в советской школе". Имя А. М. Пешковского не раз фигурирует в числе "контрабандистов": его то клеймят в числе "идеалистов", то приписывают ему "развязное оголтелое разделывание с марксистско-ленинскими установками в вопросах методологии", то обвиняют в "полной дезориентации учительских масс" и "фальсификации и извращении марксизма-ленинизма", то "прорабатывают" как одного из редакторов "Русского языка в советской школе", называя журнал "органом "индоевропеистской" формалистической лингвистики" и предлагая руководству Наркомпроса "сделать классовый оргвывод по отношению к редакции и авторскому списку журнала", который "используется как рупор "Языкфронта". Был даже изобретен специальный термин - "пешковщина"!24

В 1936 году, уже после смерти Пешковского, Е. Н. Петрова, разбирая его методическую систему и в целом традиции фортунатовской школы, заявила, что представители последней "объявили форму монопольным объектом всех исследований по языку. В одностороннем подходе к языку и заключается основная ошибка формалистов". Называя систему А. М. Пешковского "антинаучной", автор утверждает, что ее "программа и методика ничего общего не имеют с теми задачами, которые ставятся советской школе на основе марксистского подхода к языку". Основные воззрения ученого интерпретируются следующим образом: "Формализм, отрыв языка от мышления, отрыв формы от содержания, разрыв теории и практики, выведение языковой науки из школы, монополия "исследовательского" метода". Все это "противоречит установке советской школы". В итоге формальное направление объявляется "реакционным" и "буржуазным", но не лишенным оригинальности - и тем самым еще более опасным: "Мы должны тоже учесть и богатство аргументации, искусство внешнего оформления и эрудицию формалистов, которые действительно умели убеждать, так что и сейчас, читая того же Пешковского, необходимо напрягать всю бдительность, чтобы вскрыть положения, его разоблачающие"25.

Во второй половине 1940-х годов - время "оттепели" в филологической науке, выразившейся в том числе и в попытках дать объективную оценку развития теории и методологии языкознания в советский период26 - дискуссия вспыхнула с новой силой, и в ней опять досталось А. М. Пешковскому. Г. П. Сердюченко, один из активных участников тогдашней борьбы с "космополитизмом" и "шовинизмом" в языкознании, опубликовал в газете "Культура и жизнь" (30 июня 1949 года) статью, где говорилось о "безответственном отношении" Министерства просвещения и лично министра А. А. Вознесенского, не изъявшего из "учебных планов для курсов повышения квалификации учителей-словесников из списков рекомендуемой литературы (...) "Русский язык" В. В. Виноградова и "Русский синтаксис в научном освещении" А. М. Пешковского27. Существовали, впрочем, и иные мнения, наличие которых свидетельствовало о том, что оригинальные глубокие идеи А. М. Пешковского органично вписались в общий процесс развития языкознания. "В первой четверти XX в. в мировой лингвистике появилась некоторая тенденция специально обратиться к проблемам синтаксиса"28 - и А. М. Пешковский был одним из первых "навигаторов" (наряду с А. А. Шахматовым и Л. В. Щербой) на пути системного осмысления и анализа грамматической системы.

Те же проблемы, но в несколько ином ключе, обсуждались в работах М. М. Бахтина и его круга исследователей, полемизировавших с "абстрактным объективистом" А. М. Пешковским29. Однако в данном случае споры носили уже корректный, научный характер. Здесь показательна книга В. Н. Волошинова "Марксизм и философия языка" (Л., 1929), чье авторство приписывают М. М. Бахтину30. Впрочем, подробное изложение достоинств и недостатков классического труда А. М. Пешковского и развернувшейся вокруг него лингвистической дискуссии31, а также анализ исследований, которые продолжали традицию "Русского синтаксиса..."32, выходит за рамки этой статьи.

В 1914 году увидел свет другой известный труд А. М. Пешковского - "Школьная и научная грамматика (опыт применения научно-грамматических принципов к школьной практике)". В нем автор четко обозначает "противоречия между школьной и научной грамматикой": первая "не только школьна, но и ненаучна". Ибо "в школьной грамматике отсутствует историческая точка зрения на язык"; "отсутствует и чисто описательная точка зрения, т. е. стремление правдиво и объективно передать современное состояние языка"; "при объяснении явлений языка школьная грамматика (...) руководится устарелой телеологической точкой зрения, т. е. объясняет не причинную связь фактов, а целесообразность их, отвечает не на вопрос "почему", а на вопрос "зачем""; "во многих случаях ложность школьно-грамматических сведений объясняется не методологическими промахами, а только отсталостью, традиционным повторением того, что в науке уже признано неверным"33. И Пешковский стремился прежде всего "дать представление возможно более широким слоям читающей публики о языковедении как особой науке; обнаружить несостоятельность тех мнимых знаний, которые получены читателем в школе и в которые он обычно тем тверже верует, чем менее сознательно он их в свое время воспринимал; (...) устранить вопиющее смешение науки о языке с практическими применениями ее в области чтения, письма и изучения чужих языков"34.

Нельзя не сказать здесь и о деятельности А. М. Пешковского по осуществлению первого лексикографического проекта советской эпохи - изданию толкового словаря русского литературного языка (так называемого "Ленинского") в начале 1920-х годов. Нами обнаружены свидетельства самого непосредственного участия ученого в подготовительной работе. Так, он занимался отбором лексики и был буквенным редактором, собственноручно составлял картотеку35, выступал в рабочих дискуссиях. И хотя словарь так и не появился, опыт сотрудничества с виднейшими филологами того времени (Д. Н. Ушаковым, П. Н. Сакулиным, А. Е. Грузинским, Н. Н. Дурново, Р. О. Шором, А. М. Селищевым и другими) сам по себе оказался весьма важен.

В 1920-х годах А. М. Пешковский подготовил для "Литературной энциклопедии" интереснейшие статьи по грамматике и стилистике, опубликовал основные свои статьи и заметки по проблемам русистики, главным образом связанные с обучением русскому языку в школе, а также работы по грамматике научного характера. Первой в этом ряду стоит выдержавшая не одно издание книга "Наш язык" (М., 1922) - систематический курс для школ I и II ступеней и рабфаков, главной задачей которого было "ввести в сознание учащихся определенную, хотя бы минимальную, сумму научных сведений о родном языке (...) не давая ни одного готового сведения, а лишь подкладывая в должном порядке материал и руководя незаметно для самого учащегося процессом грамматического осмысления материала"36.

А. М. Пешковский много публиковался и в научной периодике, в том числе в журналах "Печать и революция", "Родной язык в школе", "Русский язык в советской школе", выступал с заметками по вопросам школьной реформы, преподавания русского языка, в том числе и в школах для малограмотных. В 1925 году вышел сборник его статей "Методика родного языка, лингвистика, стилистика, поэтика". Наряду с грамматическими "штудиями" Пешковского интересовали язык и стилистика поэзии и прозы - отрасль филологии, где его вклад также оказался весьма значительным. Публикаций на эти темы совсем немного, но они отличаются большой выразительностью, демонстрируя особое видение и тончайший анализ художественных текстов. Речь идет о почти забытых ныне статьях: "Стихи и проза с лингвистической точки зрения" (1925), "Десять тысяч звуков (опыт звуковой характеристики русского языка как основы для эвфонических исследований)" (1925), "Принципы и приемы стилистического анализа и оценки художественной прозы" (1927), "Ритмика "Стихотворений в прозе" Тургенева" (1928). В них автор свободно оперирует понятиями "благоритмика", "звуковая символика", "мелодика", рассуждает о соотношении ритма и содержания, о звуковых повторах и тому подобном, применяет методы математической лингвистики и структурного анализа. Он экспериментирует, нащупывая нити словесного тайноречия: уходит от шаблонов, отступает от нормативного взгляда на словесный знак, но парадоксальным образом удерживается в русле грамматической эстетики своего времени. Один из критиков даже назвал подобный подход "новой теорией ритма прозы". "Несомненно, что эта теория представляется наиболее интересной попыткой определить наконец, что же такое ритм прозы, как он строится и как его анализировать"37. Далее следует интереснейший и богатый фактами разбор аналитического метода А. М. Пешковского, где многочисленные опровержения и возражения отнюдь не оспаривают главного - несомненной оригинальности воззрений ученого.

В стремлении А. М. Пешковского найти ключ к системному анализу художественный текстов несомненно сказывается влияние М. А. Волошина. Но не только. Указанные работы, кроме авторских сборников, выходили также в трудах литературной секции Государственной Академии художественных наук "Ars Poetica I" (1927), в альманахе "Свиток", в книгах Государственного института истории искусств "Русская речь" (1928), что означало активное участие в жизни разноликой художественной среды, то есть прорыв из мира сугубо методического в иное концептуальное пространство, в стихию словесного эксперимента.

1920-е годы были самым продуктивным периодом в научной деятельности А. М. Пешковского, высказавшего и реализовавшего в этот период ряд идей, которые нашли практическое применение в школе и вузе и остались в памяти как "сокровищницы тончайших наблюдений над русским языком"38. Публикаций А. М. Пешковского 1930-х годов очень немного, но они тоже весьма показательны. Так, в 1931 году в Праге в материалах Пражского съезда славянских филологов (1929) была напечатана статья "Научные достижения русской учебной литературы в области общих вопросов синтаксиса". Основным достижением ученый считает "настойчивое проведение [авторами рассматриваемых учебников] определенного взгляда на самую природу грамматической формы. Взгляд этот сводится к тому, что природа эта двоякая, внешняя и внутренняя, и что всякая форма помещается, так сказать, на стыке своей внешней и внутренней стороны"39. Далее следует интереснейшее развитие взятой темы. Были еще работы "Реформа или урегулирование" (1930), "Новые принципы в пунктуации" (1930), "О терминах "методология" и "методика" в новейшей методической литературе" (1931). Посмертно вышла статья "О грамматическом разборе" (1934). Как можно видеть даже по названиям, Пешковского продолжали интересовать проблемы, находящиеся на стыке лингвистики и методики преподавания языка. Все они имеют большое практическое значение. В то же время ученый выдвинул несколько ценных теоретических идей, разрабатывавшихся в последующие десятилетия. Эти идеи далеко выходят за рамки сугубо синтаксических изысканий, имея своим предметом более широкий диапазон языкотворчества - психологию, философию и социологию лингвистики в целом, поэтику, культуру филологического строительства. Недаром А. М. Пешковского (вместе с Л. В. Щербой) называют экспериментатором в языкознании: "В частности, он считал важным постановку лингвистом экспериментов над собой с помощью интроспекции"40. Здесь уместно привести высказывание В. Г. Костомарова о труде В. В. Виноградова "Русский язык (грамматическое учение о слове)": "Ясен (...) урок, преподанный книгой "Русский язык" и всем творчеством В. В. Виноградова: формальное, системное и структурное описание русского (...) языка ущербно без принципиально-последовательного обращения к функционированию и, выражаясь современным термином, "человеческому измерению" - т. е. антропологии, истории, психологии, культурологии, в которой на переднем плане стоит великая русская художественная литература, творчество А. С. Пушкина и других ее вершинных гениев"41. Эта мысль созвучна и научному творчеству А. М. Пешковского, оказавшемуся на перекрестке старых и новых моделей изучения языка и стремившегося постичь тайну взаимоотношения "объективного" и "нормативного" в речи.

Список литературы

1. Отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом). Ф. 562, оп. 3, ед. хр. 963, л. 42 об.-43 об. (автограф не датирован).

2. Булахов М. Г. Восточнославянские языковеды. Биобиблиографический словарь. Т. 3. Мн., 1978. С. 126.

3. Василенко И. А., Палей И. Р. А. М. Пешковский - выдающийся советский лингвист и методист // Пешковский А. М. Избранные труды. М., 1959. С. 5.

4. ОР РГБ. Ф. 386, ед. хр. 1255, л. IV.

5. Там же. Ед. хр. 1256.

6. Архив РАН. Ф. 502, оп. 3, ед. хр. 71, л. 21-39. См. публикацию этих материалов: Никитин О. В. Московская диалектологическая комиссия в воспоминаниях Д. Н. Ушакова, Н. Н. Дурново и А. М. Селищева (неизвестные страницы истории Московской лингвистической школы) // Вопросы языкознания. 2002. N 1. С. 91-102.

7. ОР РГБ. Никитинские субботники. Папка 7, ед. хр. 5. Автограф.

8. Там же. Папка 10, ед. хр. 14, л. 1 (автограф). К заявлению приложен собственноручный список печатных работ, из которых две выделены автором особо: "Русский синтаксис в научном отношении" (так у А. М. Пешковского. - О. Н.) 1914 и 1920 гг. и "Школьная и научная грамматика" (5-е изд., 1925 г.)"

9. Там же. Л. 2.

10. Белов А. И. А. М. Пешковский как лингвист и методист. М., 1958. С. 12.

11. Эту работу он так и не закончил. "А. М. Пешковский предполагал согласовать правописание слов в словаре с большим орфографическо-грамматическим справочником, подготовлявшимся под его же редакцией к изданию в издательстве "Советская энциклопедия". Но редакция большого справочника не была доведена им до конца. (...) После смерти А. М. Пешковского словарно-орфографическую работу завершил проф. Д. Н. Ушаков, орфографический словарь которого появился в свет уже в 1934 г." (Белов А. И. Указ. соч. С. 11-12).

12. http://mos-nj.narod.ru/1990_/nj9105/nj9105_a.htm

13. Романюк С. К. Из истории московских переулков. М., 2000. С. 365.

14. Василенко И. А., Палей И. Р. Указ. соч. С. 6.

15. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 7-е. М., 1956. С. 7.

16. Ушаков Д. Н. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении... (рецензия). М., 1914; Он же. Школьная и научная грамматика... М., 1914 // Русские ведомости. 22 апреля 1915 г. N 91. С. 6. Любопытно в связи с этим заметить, что Д. Н. Овсянико-Куликовский очень положительно отнесся к "Русскому синтаксису..." и писал автору в 1915 г.: "Вашу книгу читаю, и она все больше мне нравится" (ОР ИРЛИ. Р. III, оп. 1, ед. хр. 1560, л. 1).

17. Там же.

18. Апресян Ю. Д. "Русский синтаксис в научном освещении" в контексте современной лингвистики // Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. 8-е изд., доп. М., 2001. С. III.

19. Шапиро А. Б. А. М. Пешковский и его "Русский синтаксис в научном освещении" // Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 7-е. М., 1956. С. 5.

20. Клобуков Е. В. "Русский синтаксис в научном освещении" А. М. Пешковского (о непреходящей актуальности грамматической классики) // Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 8-е. М., 2001. С. 12.

21. Архив РАН. Ф. 502, оп. 1, ед. хр. 123, л. 1.

22. В. В. Виноградов посвятил А. М. Пешковскому отдельную главу в книге "Современный русский язык" (Вып. 1. М., 1938. С. 69-85) и потом не раз возвращался к оценке его синтаксических взглядов (Белов А. И. Указ. соч. С. 22-24).

23. Алпатов В. М. История одного мифа: Марр и марризм. Изд. 2-е, доп. М., 2004. С. 95-101 и др.

24. Петрова Е. Н. Методологическое лицо журнала "Русский язык в советской школе" // Против буржуазной пропаганды в языкознании. Сборник бригады Института языка и мышления Академии наук СССР. Л., 1932. С. 161.

25. Петрова Е. Н. Грамматика в средней школе: Методические очерки. М.-Л., 1936. С. 28, 34-35, 42.

26. См., например: Чемоданов Н. С. Советское языкознание // Русский язык в школе. 1947. N 5. С. 3-8; Абакумов С. И. Работы советских руссистов (так! - О. Н.) за 30 лет // Там же. С. 9-19. В последней статье дается оценка формальной школы и взглядов А. М. Пешковского, который "в значительной степени преодолевает Фортунатова". См. также анализ методических течений в статье Л. И. Базилевича "Русский язык как предмет преподавания в советской средней школе (1917-1947)" // Русский язык в школе. 1947. N 5. С. 20-35. В ней А. М. Пешковский называется "выдающимся методистом русского языка", а его книга "Наш язык", построенная "по методу наблюдения" и немало критиковавшаяся апологетами марризма, - "представляющей значительный интерес".

27. Цит. по изд.: Алпатов В. М. История одного мифа: Марр и марризм. М., 2004. С. 157.

28. Алпатов В. М. Волошинов, Бахтин и лингвистика. М., 2005. С. 169.

29. Так, получила широкую известность работа М. М. Бахтина "Формальный метод в литературоведении", где анализировалось историческое значение формального метода, сыгравшего, по мнению автора, "плодотворную роль". (Бахтин М. М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М., 2000. С. 348).

30. Алпатов В. М. Волошинов, Бахтин...

31. Этому были посвящены, например, статья С. И. Бернштейна "Основные понятия грамматики в освещении А. М. Пешковского" (см.: Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 6-е. М., 1938. С. 7-42) и книга А. И. Белова "А. М. Пешковский как лингвист и методист" (М., 1958).

32. Обширная литература по данному вопросу приведена в кн.: Булахов М. Г. Указ. соч. С. 133-135.

33Пешковский А. М. Школьная и научная грамматика (опыт применения научно-грамматических принципов к школьной грамматике). Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1918. С. 44-53.

34. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 6-е. М., 1938. С. 4.

35. Архив РАН. Ф. 502, оп. 3, ед. хр. 96, л. 17.

36. Пешковский А. М. Наш язык. Книга по грамматике для школ 1-й ступени. Сборник для наблюдений над языком в связи с занятиями правописанием и развитием речи. Вып. 1. 2-е изд., доп. М.-Л., 1923. С. 6.

37. Тимофеев Л. Ритм стиха и ритм прозы (о новой теории ритма прозы проф. А. М. Пешковского) // На литературном посту. 1928. N 19. С. 21.

38. Высказывание будущего академика Л. В. Щербы о книге А. М. Пешковского "Русский синтаксис в научном освещении" (Сборники "Русская речь", издаваемые Отделом словесных искусств. Новая серия. II / Государственный Институт истории искусств. Л., 1928. С. 5).

39. Пешковский А. М. Научные достижения русской учебной литературы в области общих вопросов синтаксиса. Отд. отт. Praha, 1931. С. 3.

40. Алпатов В. М. История лингвистических учений. Учебное пособие. 3-е изд., испр. и доп. М., 2001. С. 232.

41. Костомаров В. Г. Предисловие к четвертому изданию // Виноградов В. В. Русский язык (грамматическое учение о слове). 4-е изд. М., 2001. С. 3.

О. Никитин Об Александре Матвеевиче Пешковском (1878-1933) - незаурядном языковеде и педагоге - написано немало статей, а его методические эксперименты, осуществленные на заре "лингвистического века", уже давно стали филологической традицией. На

В 1920-1930-е гг. продолжали еще работать ученые, полностью сформировавшиеся до революции. Одни из них оставались на традиционных, обычно близких к младограмматизму, позициях и занимались преимущественно историей индоевропейских языков или их отдельных групп, прежде всего славянской. К таким языковедам, в частности, относились крупные слависты, члены-корреспонденты АН СССР Григорий Андреевич Ильинский (1876-1937) и Афанасий Матвеевич Селищев (1886-1942). Они последовательно сохраняли представления о языкознании как исторической науке. Однако новая общественная и научная ситуация влияла даже на такого традиционалиста, как А. М. Селищев. В 1928 г. он издал книгу «Язык революционной эпохи», посвященную самым новым явлениям в русском языке. Ученый постарался зафиксировать изменения, главным образом лексические, в русском языке послереволюционных лет. Однако новизна книги состояла больше в ее теме и материале, чем в методе. Автор принципиально ограничивался анализом отдельных фактов без какой-либо попытки системного подхода.

Важное место в советской науке тех лет занимали ученики Ф. Ф. Фортунатова, члены-корреспонденты АН СССР Дмитрий Николаевич Ушаков (1873-1942) и Николай Николаевич Дурново (1876-1937). Д. Н. Ушаков был хранителем традиций своего учителя, хотя объект его исследований был иным: в первую очередь фонетика и лексика современного языка. Н. Н. Дурново, живший несколько лет в Чехословакии, испытал влияние идей Н. Трубецкого и своего ученика Р. Якобсона и во многом освоил структурные методы. Ушаков и Дурново создали как научную дисциплину русскую диалектологию, предложив используемую до сих пор классификацию диалектов и заложив основы методики сбора диалектных данных. Ушаков также был крупным специалистом в области русского литературного произношения и орфоэпии. Под его руководством был создан широко известный «Толковый словарь русского языка», вышедший в четырех томах в 1935-1940 гг. (среди авторов словаря были В. В. Виноградов, Г. О. Винокур и другие видные лингвисты). Дурново внес значительный вклад в изучение истории славянских языков и русской грамматики, ему принадлежит первый в нашей стране «Словарь лингвистических терминов» (1924, переиздан в 2001).

Особо среди ученых старшего поколения следует отметить Александра Матвеевича Пешковского (1878-1933). Он также принадлежал к Московской школе, однако помимо Ф. Ф. Фортунатова он испытал и влияние А. А. Потебни и А. А. Шахматова, особо проявившееся в более поздних его работах. А. М. Пешковский долго работал гимназическим учителем и сравнительно поздно сосредоточился на научных исследованиях. Его первый и самый крупный и известный труд «Русский синтаксис в научном освещении» . В 1920-е гг. Пешковский активно публиковался, преимущественно по вопросам русского языка. В связи со своей многолетней педагогической деятельностью он много занимался вопросами преподавания русского языка, опубликовав ряд учебных пособий («Наш язык» и др.) и работ методического характера.

Главная книга Пешковского и сейчас остается одним из наиболее детальных и содержательных исследований русского синтаксиса (и во многом грамматики в целом). Книга, как и ряд статей Пешковского, отражает и общелингвистическую концепцию ученого. Не вполне отказавшись, как и Ф. Ф. Фортунатов, от представления о языкознании как исторической науке, ученый стремился к системному описанию фактов, к выявлению общих закономерностей. Последовательно выступая против логического подхода к языку, Пешковский старался выработать четкие и основанные на собственно языковых свойствах критерии выделения и классификации единиц языка. С этой точки зрения важна статья «О понятии отдельного слова» (1925), где ставится нетрадиционный вопрос о том, что такое слово и как его можно выделить в тексте. От последовательно формального подхода, господствующего в первых изданиях «Русского синтаксиса...», автор книги затем отошел в сторону психологизма и большего учета семантики, пытаясь синтезировать идеи Фортунатова с идеями А. А. Потебни. В частности, части речи в окончательном варианте книги уже предлагалось выделять не по формальным, а по смысловым основаниям. В 1920-е гг., когда многие лингвисты стали избавляться от психологизма, Пешковский продолжал его придерживаться; в книге «Наш язык» он писал: «Для науки о языке, когда она занимается значениями слов, важно не то, что есть на самом деле, а что представляется говорящим во время разговора». В связи с психологическим подходом он одним из первых наряду с Л. В. Щербой поставил вопрос об эксперименте в языкознании; в частности, считал важным постановку лингвистом экспериментов над собой с помощью интроспекции.

Особо остановимся на статье «Объективная и нормативная точки зрения на язык» (1923). Как отмечалось в главе «Лингвистические традиции», все лингвистические традиции исходили из нормативной точки зрения. Однако в XIX в. возобладал объективный подход, сначала в сравнительно- историческом, а потом и в остальном языкознании (об этом мы говорили в связи со статьей X. Штейнталя). Но словам Пешковского, «не только к целым языкам, но и к отдельным языковым фактам лингвист, как таковой, может относиться в настоящее время только объективно-познавательно... В мире слов и звуков для него нет правых и виноватых». Если для него и есть разница между литературным, нормированным языком и деревенским говором, то лишь в том, что последним, живущим «естественной жизнью», заниматься интереснее, «подобно тому, как ботаник всегда предпочтет изучение луга изучению оранжереи». Столь же равноценны и часто даже более интересны для лингвиста диалектные факты речевых ошибок, дефектов речи, индивидуальных отклонений от нормы и т.д.

Пешковский очень верно отмечает, что такая точка зрения, естественная для ученого, «чужда широкой публике», т.е. противоречит представлениям «нормальных» носителей языка (вспомним уже приводившиеся слова: «Языки равны только перед Богом и лингвистом»). Нормативная же точка зрения «составляет самую характерную черту этого обычного житейско-интеллигентского понимания языка». Каждый человек, как отмечал помимо Пешковского и Ж. Вандриес, обладает теми или иными представлениями о норме. Наибольшее значение имеет норма литературного языка, фиксируемая в нормативных словарях и грамматиках. Эта норма существует как некоторый сознательно ощущаемый языковой идеал. Сам литературный язык создается и поддерживается благодаря существованию такого идеала у говорящих. Реальная речь носителей литературного языка до какой-то степени расходится с этим идеалом, но его существование необходимо.

Пешковский перечисляет основные черты «этого литературноязыкового идеала». Это консерватизм, стремление сохранить норму в неизменном виде («из всех идеалов это единственный, который лежит целиком позади»), местный характер, ориентация на тот или иной языковой центр (Москву для русского языка, Париж для французского и т.д.), наконец, особое требование ясности и понятности языка. Если в бытовой речи взаимопонимание достигается почти автоматически, то литературная речь ввиду особой сложности выражаемых понятий и отсутствия или недостаточного развития поясняющего контекста приводит к большим трудностям во взаимопонимании. Оказываются нужны специальные средства, предназначенные для того, чтобы делать речь логичной, ясной и, следовательно, понятной. «Каждый из нас, как только он выйдет из пределов домашнего обихода, как только он заговорит о том, чего нет и не было ранее перед глазами его собеседника, должен уметь говорить, чтобы быть понятым».

Поскольку в современном мире главным источником распространения литературного языка, включая умение «говорить, чтобы быть понятым», является школа, то перед лингвистикой встает задача помочь школе в решении этой задачи. Тем самым помимо теоретической науки о языке, исходящей лишь из познавательного отношения к своему предмету, необходимо и существование прикладного языкознания, основанного на нормативной точке зрения. Пешковский прямо отождествляет понятия «нормативная наука» и «прикладная наука». В заключительной части статьи он сопоставляет две позиции: носителя языка и лингвиста. Любой лингвист не может одновременно не быть носителем того или иного языка, и эти две позиции ему необходимо различать. В качестве лингвиста он выступает с объективной, а в качестве носителя языка - с нормативной точки зрения. Их смешение недопустимо, но в качестве носителя языка он может выступать более квалифицированно, чем другие, поскольку у него «гораздо больше специальных знаний». В связи с этим он имеет полное право вмешиваться в процесс языковой эволюции, хотя Пешковский при этом отмечает: «Стихийность языковых явлений плохо мирится с индивидуальным вмешательством и придает ему всегда вид донкихотства». Тем самым точка зрения Пешковского по вопросу о сознательном вмешательстве в язык оказывалась промежуточной между точками зрения Ф. де Соссюра, вообще отрицавшего такую возможность, и И. А. Бодуэна де Куртенэ и Е. Д. Поливанова, считавших такое вмешательство важным и необходимым. Отметим, что Пешковский, как и А. М. Селищев, изучал изменения в русском языке после революции, а также активно участвовал и в поддержании сильно расшатанной в это время литературной нормы.

Высказанные Пешковским в статье идеи имеют несомненное теоретическое и практическое значение и в наше время. Безусловно, лингвисту при решении прикладных задач приходится неизбежно отходить от нейтрального отношения к своему объекту, а возвращение к синхронной лингвистике в начале XX в. открыло больше возможностей для практического применения лингвистических идей и методов. Однако со времени написания статьи область практического применения языкознания, в те времена в основном ограничивавшаяся школой, сильно расширилась. Сейчас школа уже утратила роль единственного источника обучения языковой норме: не менее, а иногда и более значительна здесь роль средств массовой информации, прежде всего телевидения. Кроме того, появилась огромная область, связанная с автоматизацией и компьютеризацией информационных процессов, развитие которой невозможно без участия лингвистов.

Пешковский не создал законченной общелингвистической теории и иногда в своих работах совмещал разнородные идеи разных концепций. Но и в главной своей книге, и в статьях он высказал немало свежих и интересных идей, до сих пор сохраняющих значение.

• Впервые издан в 1914 г.; в 1928 г. появилось его третье, значительно переработанноеавтором издание. Всего книга выходила семь раз, последнее издание - в 2001 г. в издательстве «Языки славянской культуры».