Походно-полевые жёны - так называли фронтовых подруг на Великой Отечественной войне.
Оторванные от своих семей генералы и офицеры Красной армии заводили «гражданских жен» из числа женщин-военнослужащих. Врачи, санитарки, телефонистки и радистки с привлекательной внешностью сталкивались с повышенным вниманием со стороны своих сослуживцев мужского пола. С особой настойчивостью ухаживали командиры разных рангов. Офицерский состав в отличие от простых солдат могли себе позволить «закрутить роман». Походно-боевые жёны начинали отношения с офицерами по любви или по расчету. Даже некоторые представители высшего командования имели подобных сожительниц. Например, маршал Жуков свою боевую подругу назначил личной медсестрой и удостоил множества наград. Всю войну они прошли вместе.
У генерала Власова до перехода на сторону врага были две походно-полевые жены: военврач Агнесса Подмазенко и повар Мария Воронова . Подмазенко даже забеременела от Власова, и генерал отправил ее рожать в тыл. Она родила ему сына и получила 5 лет лагерей «за связь с изменником родины». Присутствие походно-боевых жён на фронте знаменовалось следующими событиями: - ненависть законных жен из тыла к фронтовым подругам; - презрение простых солдат; - страх «ссылки» в горячую точку и трибунала. Женщина, которая забеременела, лишалась аттестата. Для простых санитарок это означало катастрофу. История фронтовой любви зачастую имела временный характер. Она заканчивалась смертью или разлукой после окончания войны. Только некоторым походно-полевым женам все же удалось зарегистрировать свои отношения с «боевыми» товарищами. [С-BLOCK]
Несмотря на наличие в тылу законной жены офицеры Красной армии вступали в отношения с временными сожительницами. При этом многие старались не предавать подобные ситуации широкой огласке или присваивать ей статус моральной низости. Интересно, что маршал Жуков предпринял решительные действия в борьбе с моральным разложением солдат и издал приказ по удалению из штабов и командных пунктов практически всех женщин.
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Приказ войскам Ленинградского фронта № 0055 гор. Ленинград 22 сентября 1941В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин под видом обслуживающих, прикомандированных и т. п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов , просто сожительствуют…Приказываю:Под ответственность Военных Советов армий, командиров и комиссаров отдельных частей к 23.09.41 г. года удалить из штабов и командных пунктов всех женщин. Ограниченное количество машинисток оставить только по согласованию с Особым отделом. Исполнение донести 24.09.41 г. Подпись: Командующий Ленинградским фронтом Герой Советского Союза генерал армии Жуков.»
Знаменитый советский поэт Симонов в своем стихотворении «Лирическое» называл военно-полевых жен утешительницами:
Мужчины говорят: война…
И женщин наспех обнимают.
Спасибо той, что так легко,
Не требуя, чтоб звали милой,
Другую, ту, что далеко,
Им торопливо заменила.
Она возлюбленных чужих
В недобрый час согрела их Теплом неласкового тела.
За такое произведение его едва не лишили партбилета.
Правовых регуляторов отношений между военнослужащими разных полов не существовало, пишет полковник юстиции Вячеслав Звягинцев . Сожительства в воинских коллективах часто квалифицировались как бытовое разложение и заканчивались наложением на виновных дисциплинарных и партийных взысканий либо осуждением офицерским судом чести. Но в архивах военно-судебного ведомства остался след и более сложных коллизий между мужчинами и женщинами, которые разворачивались в военное время. Вплоть до судебного преследования.
Например, в докладе председателя военного трибунала Северного фронта приведен следующий пример. Командир 3 взвода прожекторного батальона гвардии старший лейтенант Баранов Е. Г., сожительствовавший с женщиной-красноармейцем Ш., и, видимо, закативший ей сцену ревности, сопровождавшуюся избиением, обвинялся органами следствия по ст. ст. 74 ч.2, 193-17 п. «д» и 193-2 п. «г» УК РСФСР. Военный трибунал 82 дивизии дело прекратил в подготовительном заседании только потому, что Баранов к этому времени вступил с Ш. в законный брак.
Экипаж катерного тральщика Волжской флотилии (слева направо): краснофлотцы А. Щебалина, В. Чапова, старшина 2-й статьи Т. Куприянова, краснофлотцы В. Ухова, А. Тарасова. 1943 год. Фото предоставлено автором
О роли женщин в Великой Отечественной войне у нас публиковали чаще всего хвалебные, а с 1990 года и очернительные материалы. Во всяком случае, мне лично не попадалось ни одного грамотного и объективного исследования. Хотя в большинстве своем наши женщины-военнослужащие честно выполняли свой воинский долг. А вот усиленно компрометировали их мужчины от великих полководцев до журналистов и партфункционеров. А ведь и самого лучшего солдата или командира очень легко скомпрометировать, приписав незаслуженные успехи.
ЖЕНЩИНА НА КОРАБЛЕ НЕ ВСЕГДА К НЕСЧАСТЬЮ
Меня с малых лет коробит, когда на юбилейных фотографиях моряков-черноморцев первый ряд занимают почтенные дамы. Увы, женщин в командах кораблей Черноморского флота отродясь не бывало. А вот на Каспии и Волге все было по-другому. В состав команд «Каспфлота» в 1941 году приняли 67 женщин, в 1942 году - 44, а в 1943 году – 129. Это были преимущественно жены моряков и выходцы из семей моряков. Для них трудности морской жизни не были новостью, и они смело шли работать матросами, кочегарами и машинистами. В «Каспфлоте» в годы войны дослужились до поста помощника капитана Словохотова и Рапопорт, стали штурманами комсомолки Савицкая, Колодай, Измайлова и Козлова.
Больше всего женщин служило в «Рейдтанкере». За 1942–1943 годы пароходство приняло на свои суда 260 женщин на должности рядового состава и 85 женщин на должности командного состава.
Но фото тыловых черноморских дам публиковались сотни, а морячек с Каспия я не видел. В Волжской военной флотилии были катера-тральщики, в командах которых состояли одни женщины. Многие сотни женщин служили на транспортных судах речных флотилий Севера от Печоры до Колымы и Индигирки. Но о них почему-то практически никто не пишет.
Согласно приказу Наркомата обороны № 0099 от 8 октября 1941 года, было сформировано три женских авиаполка: 586-й истребительный на Як-1, 587-й бомбардировочный на Пе-2 (с 1943 года – 125-й гвардейский) и 588-й ночной легкобомбардировочный на У-2 (8 февраля 1943 года преобразован в 46-й гвардейский Таманский полк).
Надо ли говорить, что плохо воюющие части никогда не становились гвардейскими.
Тем не менее в 2005 году появилась книга, в которой некая «сладкая парочка» утверждала, что-де ордена в 46-м гвардейском полку «давались через постель».
Лучшим ответом может служить число боевых вылетов летчиц 46-го полка, получивших звание Героя Советского Союза: старший лейтенант Р.Е. Аронова – 960; старший лейтенант Е.А. Жигуленко – 968; старший лейтенант Н.Ф. Меклина – 980; старший лейтенант Е.В. Рябова – 890; старший лейтенант Н.Ф. Себрова – 1004 вылета. Для сравнения: трижды герои Кожедуб и Покрышкин совершили по 330 и 650 вылетов соответственно. Разумеется, у летчиков-истребителей своя специфика. Но, на мой взгляд, летчицы, совершившие по 800–1000 боевых вылетов, достойны еще больших наград.
Но о ком же в тылу и на фронте пели многочисленные скабрезные частушки? Ответ прост – о так называемых ППЖ, то есть походно-полевых женах.
ПОТЕРЯВШИЕ КОМАНДНОЕ ЛИЦО
ППЖ в 1941–1945 годах стали нормой в Красной армии. Предвижу возмущение «квасных патриотов» – это, мол, клевета! Ну так вспомним сентябрь 1941 года. Враг рвется к Москве и Ленинграду, а командующий Ленинградским фронтом Георгий Константинович Жуков весьма озабочен распространением ППЖ.
«Совершенно секретно.
Приказ войскам Ленинградского фронта № 0055
В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин под видом обслуживающих, прикомандированных и т.п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют…
Приказываю:
Под ответственность Военных советов армий, командиров и комиссаров отдельных частей к 23.09.41 г. удалить из штабов и командных пунктов всех женщин. Ограниченное количество машинисток оставить только по согласованию с Особым отделом».
Любопытно, что и сам товарищ Жуков осенью 1941 года имел ППЖ – Лидию Владимировну Захарову (воинское звание – старший лейтенант, должность – личная медсестра Жукова). Всю войну она неотступно следовала за ним. Жуков присвоил ей звание старшего лейтенанта, хотя офицерского звания медсестре не полагалось. Была награждена 10 боевыми орденами, в том числе орденом Красного Знамени и орденом Красной Звезды.
Впрочем, действия Жукова не подпадали под его приказ. Там точно было оговорено, кому положено иметь ППЖ, а кому нет. В приказе говорилось о командных пунктах командиров дивизии и ниже. Следовательно, командирам корпусов, армий и фронтов иметь ППЖ приказом не возбранялось.
Но появились ли ППЖ в 1941 году в Красной армии? Ответ – нет.
ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
Практически все известные полководцы Средних веков и Нового времени имели одну или несколько ППЖ. У того же Петра Великого их было несколько десятков.
Наиболее известной ППЖ начала XIX века стала Мария Валевская, жена 70-летнего камергера Анестазия Валевского.
Большинство историков уверены, что 17 января 1807 года польские магнаты буквально подсунули императору Наполеону 21-летнюю Марию. Роман с большими перерывами длился до 28 июня 1815 года.
Наполеон не скрывал своей ППЖ, и в армии ее открыто называли «польской супругой императора». Тем не менее надежды панов не оправдались, Марыся не оказала влияния ни на политику, ни на военные планы Наполеона.
Ну а пока Наполеон тешился с камергершей Марысей, его будущий противник Кутузов забавлялся в Бухаресте с 14-летней боярыней Александрой (Луксандрой) Гулиано. Разумеется, Михайло Илларионович не знал, что в 2003 году мудрые думцы увеличат «возраст согласия» с 14 до 16 лет. Замечу, что отец красавицы Александры, валашский боярин Константин Филипеско, был явно не промах. С 1806 года шла война России и Турции, и боярин подсунул 11-летнюю дочь командиру корпуса генералу Михаилу Милорадовичу. Бравый хохол увлекся Александрой и даже пообещал жениться.
По сему поводу генерал Багратион 29 декабря 1809 года накатал кляузу военному министру Аракчееву: «…Он кричал и писал – я дам пример всем служить и повиноваться и т.п., на поверку вышло, что не хочет расстаться с мамзель Филипеско, в которую по уши влюблен. Любовь его – Бог с ним, пусть бы веселился, но отец ее наш первый враг, и он играет первую роль во всей Валахии... Наш приятель влюблен до сумасшествия, и способа нет с ним ладить».
Видимо, письмо возымело нужное действие, и в апреле 1810 года Милорадовича турнули из действующей армии и отправили губернаторствовать в Киев. Ну а 13-летнюю Луксандру срочно выдали замуж за боярина Николае Гулиано.
1 апреля 1811 года Кутузов прибыл в Бухарест и вступил в командование Дунайской армией. Господа бояре воспользовались случаем и познакомили Михайлу Илларионовича с Луксандрой. Николае Гулиано, разумеется, не возражал.
Как писал очевидец, француз на русской службе Ланжерон: «Она очень понравилась Кутузову, и он, хорошо зная валахские нравы, приказал ее мужу доставить ее к нему, что тот и исполнил. На следующий день Кутузов представил нам свою возлюбленную и ввел ее в общество».
Луксандра завела что-то вроде владетельного двора при главнокомандующем, устраивала балы, званые вечера. А ее муж занялся снабжением русской армии фуражом. Ну а русские войска благодаря грамотному командованию Кутузова громили турок, как говорится, «на чужой территории и малой кровью». 25 октября 1811 года на берегу Дуная под Рущуком сдались умирающие от голода 12 тыс. турок, в турецком лагере нашли 2 тыс. людских и 8 тыс. конных трупов.
Дипломаты Наполеона всеми силами старались заставить султана продолжить войну. Но голод и, не будем лукавить, огромные взятки, даваемые Кутузовым турецким пашам, сыграли свою роль. 16 мая 1812 года Турция ратифицировала Бухарестский договор. По этому договору в состав России включалось междуречье Прута и Днестра, то есть Бессарабия с крепостями Хотин, Бендеры, Аккерман, Килия и Измаил.
Таким образом, первое поражение Наполеону Кутузов нанес за пять недель до форсирования Березины Великой армией, лежа на диване с 14-летней Луксандрой.
ГЕРОИНИ ГРАЖДАНСКОЙ
 |
| Лариса Рейснер. Фото 1920 года |
ППЖ были у всех героев Гражданской войны, в том числе у Михаила Тухачевского, Василия Чапаева и т.д. Наиболее известны нам три ППЖ, которые вошли в десятки книг, кинофильмов и спектаклей.
Так, в вышедшем на экраны в 1969 году сериале «Адъютант его превосходительства» подругой советского разведчика Кольцова (его играет Юрий Соломин) выведена Таня Щукина (Татьяна Иваницкая). Причем их отношения были чисто платоническими.
На самом деле командующий Добровольческой армией генерал-лейтенант Май-Маевский и его бравый адъютант Павел Макаров имели в качестве ППЖ сестер Жмудских из семьи богатого харьковского коммерсанта. Проведя время с сестричками, вдупель пьяные генерал и адъютант нередко на автомобиле выезжали на передовую и подымали солдат в психическую атаку. Всегда удачно и всегда без единой царапины.
Позже сестры Жмудские укатили в Бельгию, а оттуда в США. Врангель выгнал из армии Май-Маевского, а Макарова отправил за решетку. Бравый адъютант бежал. До середины ноября 1920 года в Крымских горах партизанил в армии А. Мокроусова. Ну а 20 лет спустя он занимался там же и тем же под командованием того же Мокроусова, но уже не против барона Врангеля, а против генерал-полковника Манштейна.
В 1930–1960-е годах в СССР вышло два десятка фильмов и спектаклей, где главной героиней была женщина-комиссар в кожанке и с маузером. Увы, ее прототип Лариса Рейснер предпочитала самые дорогие шубы, платья и бриллиантовые украшения, а маузеру – изящный браунинг.
В 1916 году 21-летняя Лариса завела бурный роман с поэтом Гумилевым. Ну а в августе 1918 года в Свияжске она стала метрессой самого Троцкого. Лев Давыдович публично называл ее «Валькирией революции с внешностью античной богини». Лариса и Лев состояли в переписке как минимум до 1922 года.
Уезжая из Свияжска, Троцкий передал Ларису Федору Раскольникову, которого сделал командующим Волжской флотилией. Лариса пошла служить в политуправление флотилии и заняла каюту императрицы Александры Федоровны на царской речной яхте «Межень».
На «Межени» Рейснер вместе с флотилией провояжировала до Астрахани, ну а далее Рейснер, согласно плану, должна была идти по Каспийскому морю в Петровск на транспорте «Курск» вместе с подведомственным ей политсоветом Волжско-Каспийской флотилии. Но Ляля любила экзотику и решила идти на эсминце «Деятельный». В особняк Рейснер был вызван командир эсминца Исаков, которому Ляля капризно заявила: «Вот что, кэптен! Я решила идти в Петровск с вами на миноносце!»
Однако мичман решительно отказал по весьма веской причине: «В гальюне офицерского отсека – одно очко». Так и пришлось Ляле идти в Петровск на «Курске».
В июне 1920 года Троцкий назначил Раскольникова командующим Балтийским флотом. Из Астрахани до Петрограда двое суток поездом. Но Федя и Ляля целый месяц вояжировали до Ярославля на яхте «Межень».
В Кронштадте Ляля заняла сразу несколько должностей в политотделе Балтийского флота. Туалеты Рейснер были не просто красивы, а вызывающе роскошны. Когда в 1919 году в Петрограде царил голод, один из знакомых Ларисы встретил ее «двадцатидвухлетнюю, надушенную и разряженную, кокетливо называвшую себя «коморси» – командующей морскими силами. Шубка голубая, платье сиреневое, лайковая перчатка благоухает герленовским «Фоль арома».
На новогоднем балу в Доме искусств в 1921 году Рейснер появилась в сверхоригинальном бальном платье. Оказалось, что наряд был сшит по рисункам Леона Бакста для балета «Карнавал» на музыку Шумана. По указанию Ларисы Михайловны платье было конфисковано из костюмерных Мариинского театра.
Поэт Всеволод Рождественский вспоминал, что когда он пришел к Ларисе Рейснер в квартиру бывшего морского министра Григоровича, которую она занимала, то был поражен обилием предметов и утвари – ковров, картин, экзотических тканей, бронзовых будд, майоликовых блюд, английских книг, флакончиков с французскими духами.
Политотдел Балтийского флота распорядился создать театр имени Раскольникова. Раскольников забросил все служебные дела и занялся пропагандой во флоте идей Троцкого, всячески дискредитировал партийных лидеров – оппонентов Льва Давыдовича. В этом ему активно помогали Лариса и ее отец профессор Михаил Рейснер.
В итоге Реввоенсовету пришлось убрать Федю и Лялю из Кронштадта. И вовремя. Через несколько дней начался Кронштадтский мятеж, в возникновение которого Раскольников и Рейснер внесли немалый вклад.
Ну а третьей ППЖ, вошедшей в литературу и кинематограф, стала Нина Нечволодова. В конце 1919 года 20-летний «юнкер Нечволодов» стал ординарцем белого генерала Якова Слащева. В марте 1920 года красные через Перекоп пытались ворваться в Крым. 22 марта генерал-лейтенант Слащев повел на Чонгарский мост в психическую атаку 300 юнкеров Константиновского училища. Рядом с генералом был «юнкер Нечволодов». Юнкера шли в атаку в плотном строю, в ногу и с оркестром. Нечволодов был ранен, но не покинул строй. Красные бежали.
Завидуя успехам Слащева, Врангель выгнал его из армии. В конце ноября 1921 года Слащев и Нина вернулись в СССР. Генерал был назначен командовать курсами «Выстрел», а Нина руководила созданным при курсах театром. Через театр Нечволодова познакомилась с Михаилом Булгаковым и его женой.
В 1925 году объединение «Красное кино» сняло фильм «Врангель». В нем Слащев был консультантом, а вместе с Ниной они играли в фильме самих себя. 11 января 1929 года Слащев был убит у себя в квартире троцкистом Лазарем Колленбергом.
Как сложилась дальнейшая судьба Нины, неизвестно. Во всяком случае, я выяснил, что в 1937 году на экраны вышел художественный фильм «Юность», повествовавший о событиях 1920 года в Крыму. Автором сценария фильма была Нина Нечволодова.
Ну а в 1970 году вышел фильм «Бег», созданный по мотивам произведения Михаила Булгакова. Булгаков не сумел воплотить черты Слащева в одном образе и представил его в двух генералах – выпускника академии Генштаба Хлудова и отчаянного рубаки и пьяницы генерала Черноты. Ну а Нина Нечволодова стала прототипом Люськи, походной жены генерала Черноты.
НАКАЗАНИЯ НЕ ПОСЛЕДОВАЛО
С июня 1941 года ППЖ стали нормой для большинства комсостава Красной армии. После войны примерно половина генералов и маршалов вернулась от ППЖ к законным супругам, как, например, маршал Малиновский от Раисы Гальпериной, маршал Рокоссовский от Галины Талановой, маршал Жуков от Лидии Захаровой и т.д. Ну а другая половина полководцев вступила в законный брак с ППЖ. Так, маршал Катуков женился на Екатерине Лебедевой, генерал Батов – на Нине, которую он называл Васильком (по непонятным причинам ее девичья фамилия не фигурирует в многочисленных материалах, посвященных ей и генералу).
Однако даже брошенные ППЖ не остались внакладе. У многих внебрачные дети получили фамилии прославленных полководцев. Грудь всех без исключения ППЖ украшал иконостас из орденов и медалей. Почему-то отцы-командиры чаще всего давали своим метрессам ордена Красной Звезды. Может, из-за того что название ордена хорошо рифмовалось в частушках с иным словом?
Любой секретарь провинциального обкома партии после звонка из Москвы маршала или даже его адъютанта спешил выделить квартиру бывшей ППЖ. Все внебрачные дети генералов и маршалов сделали блестящую карьеру.
За связь с одной или даже несколькими ППЖ никто из высших военачальников наказан не был. Вспомним еще раз приказ Жукова, в котором наказывать следовало до командира дивизии включительно. Широко известна история с жалобами на маршала Рокоссовского, злоупотреблявшего связями с дамами, не только с «воробушком» Галиной Талановой, но и со многими другими, включая артистку Валентину Серову. На вопрос, что делать с маршалом, Сталин ответил: «Будем завидовать товарищу Рокоссовскому».
Насколько мне известно, из всех ППЖ не повезло лишь двум метрессам генерал-лейтенанта Андрея Власова. Первая ППЖ – военврач Агнесса Подмазенко – забеременела и в январе 1942 года была отправлена в тыл. Там она родила сына Андрея, но вскоре схлопотала 5 лет «за связь с изменником Родины». Любопытно, что законная супруга Анна Михайловна Власова получила «по рогам» 8 лет!
Вторая ППЖ – повариха Мария Воронова – попала в плен вместе с Власовым. Немцы отправили ее в концлагерь. Мария бежала оттуда и пыталась связаться с Власовым, но у него уже был флирт с Агенхельд Бинденберг – сестрой адъютанта Гиммлера.
Как видим, ППЖ имеют многовековую историю, и, естественно, возникает вопрос, надо ли с ними бороться? Почему на гражданке инженер или бизнесмен может десятилетиями жить гражданским браком и бить рожу всякому, кто полезет в его личную жизнь? А вот офицер не может жить на служебной квартире с гражданской женой в военном городке, и любой начальник, имеющий хоть дюжину любовниц, имеет право потребовать от офицера «узаконить свои отношения».
Всегда ли законный брак – благо для офицера и для боеспособности части? Типичный пример: в середине ноября 1990 года 57-й гвардейский истребительный авиаполк был передислоцирован в Норильск с аэродрома Бесовец под Петрозаводском. Этот перелет «вызвал акции протеста и обращение к властям и СМИ со стороны жен военнослужащих». Да и в 2014 году нежелание летчиков передислоцироваться на приполярные аэродромы в первую очередь было связано с мнением их жен.
Истребительный авиаполк – это всего 30 пилотов. Государство не обеднеет, если в Тикси и в Белушьей Губе летчики будут получать двойное жалованье и выслугу год за два. В военном городке рядом с аэродромом стоит разместить полсотни молодых женщин-военнослужащих (операторов РЛС, инженеров-электриков, связистов, персонала столовых и т.д.). Риторический вопрос: сможет ли квалифицированный летчик прослужить три года на этом аэродроме без Большого театра и «кудахчущих наседок»?
Ну а что касается фаворитизма и коррупции в армии, то тут законные жены всегда дают фору ППЖ. Так что, на мой взгляд, обе категории жен офицеров должны иметь равные права, а их статус должен определять сам офицер и никто более. Причем деятельность и тех и других не должна снижать боеспособность воинской части. Никому не позволено устраивать ночной скандал из-за брошенных на полу носков или беседы с буфетчицей офицеру-ракетчику, заступающему на боевое дежурство, или летчику-перехватчику накануне вылета.
Ну а все награждения законных жен и ППЖ или назначения их на хозяйственные должности, связанные с распределением материальных ценностей, должны по сравнению с обычными женщинами трижды проверяться всеми инстанциями.
Само явление ППЖ не было массовым. Но оно осталось в памяти многих, особенно когда речь идет о воспоминаниях рядовых бойцов, кормивших вшей в окопах. Для них романы, которые крутило во фронтовых условиях командование, были чем-то запредельным.К примеру, у знаменитого коллаборациониста генерала Андрея Власова, создавшего под крылом гитлеровцев Русскую освободительную армию (РОА), до перехода на сторону врага были две ППЖ.
Первая - военврач Агнесса Подмазенко, на которой Власов даже собирался жениться. Именно она помогла генералу в 1941 году выбраться из его первого окружения - киевского котла.
Двигаясь вместе с Власовым по немецким тылам, чтобы соединиться со своими, "жена" разведывала дорогу, доставала продукты питания и одежду у местных жителей. Два с половиной месяца продолжалась эта эпопея.
Подмазенко пробыла рядом с Власовым до января 1942-го, а затем генерал отправил свою беременную пассию в тыл. Там военврач родила сына, которого назвала Андреем. В дальнейшем Помазенко дали пять лет - "за связь с изменником родины". Впрочем, законной супруге Власова повезло не больше: "за мужа" она получила больший срок - восемь лет.
Власов же, едва отправив Помазенко в тыл, нашел ей замену в лице поварихи Марии Вороновой. В июле 1942 года он вновь попал в окружение, и опять, как годом ранее под Киевом, пошел навстречу своим в компании ППЖ. Однако в итоге попал в плен и перешел на службу к немцам. Его спутницу отправили в лагерь, откуда Воронова бежала.
Повариха добралась до Риги, узнала, что ее генерал в Берлине, и отправилась туда. Прибыв же в столицу Третьего рейха, убедилась, что Власову она не нужна: лидер РОА в ту пору обхаживал Агенхельд Биденберг, сестру личного адъютанта Генриха Гиммлера.
Забавную историю отношения фронтовиков к ППЖ описала Нина Смаркалова, фронтовичка-минометчица. Однажды к ней пришел комполка со своей девушкой и объявил, что привел нового бойца, которому надо показать, как стреляют минометы.
Смаркалова решила подшутить над "новобранцем". Для этого она вывела расчет минометчиков вместе с ППЖ комполка в поле. Стоял апрель, земля была мокрой. Если в таких условиях стрелять из миномета, то из-под его опорной плиты вылетают фонтаны грязи.
"Я ей (ППЖ) сказала встать точно в том месте, куда все это полетит, и скомандовала: "Беглый огонь!" - вспоминала Смаркалова. - Она не знала, что нужно закрывать прическу, лицо, форму. Я дала три выстрела". Смаркалова думала, что после такого “боевого крещения” комполка отправит ее саму на гауптвахту, но обошлось.
Мария Фридман, служившая в разведке Первой дивизии НКВД, вспоминала, как ей пришлось повоевать с однополчанами-мужчинами. "Не дашь по зубам - пропадешь! В конце концов разведчики сами стали меня оберегать от "чужих" поклонников: раз никому, так никому", - говорила Фридман.
О том, как тяжело было устоять, рассказала в своей книге Екатерина Романовская, прошедшая войну простой связисткой. Она первая среди женщин-ветеранов откровенно описала жизнь девушек на фронте: от боев до сексуальных домогательств и любви.
Романовская оказалась объектом притязаний пожилого командира дивизии. Чтобы затащить девушку в постель, тот распорядился, чтобы молодая связистка дежурила по ночам у телефона в его землянке. В одно из дежурств ее ждал накрытый стол.
"Появилось пол-литра коньяка в хрустальном графинчике, жареный картофель, яичница, сало, банка рыбных консервов и два прибора", - пишет Романовская. В то время под Сталинградом, где происходили описываемые события, красноармейцы голодали, а тут такие яства.
После четвертой рюмки комдив предложил девушке стать его ППЖ. Обещал одевать, кормить, возить на машине и, где возможно, представлять женой. Романовская отказала полковнику, который был старше ее на 22 года, ответив, что пошла на фронт воевать, а не романы крутить.
Комдив отступил. Однако впоследствии предложил Романовской выйти за него замуж. Получив и здесь от ворот поворот, полковник разозлился, неудачно попытался взять ее силой. А после стал пакостить.
У Романовской были романтические отношения с капитаном соседнего полка, и когда полковник узнал об этом, он отправил связистку в штурмовую роту. А соперника под давлением комдива перевели в другое соединение.
Результат таких ухаживаний, как правило, - беременность и отправка в тыл, что на языке военных канцелярий называлось "поездка по приказу 009". Правда, по приказу 009 уходили не только ППЖ - нередко беременность была следствием настоящих чувств. Тем более что на фронте они обострялись.
Вот что об этом говорила санинструктор танкового батальона Нина Вишневская. Однажды со своей частью она попала в окружение.
"Мы уже решаем: ночью или прорвемся, или погибнем. Думалось, что, скорее всего, погибнем. Сидим мы, ждем ночи, чтобы сделать попытку прорваться, и лейтенант, лет ему 19 было, не более, говорит: "Ты хоть пробовала?". - "Нет". - "И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь".
Ветеран-санинструктор подчеркивала, что это и было самым страшным - не то, что тебя убьют, а то, что умрешь, не узнав всей полноты жизни. "Мы шли умирать за жизнь, еще не зная, что такое жизнь", - вспоминала Вишневская.
Интересные устные воспоминания-размышления участников Великой Отечественной войны приводит Б. Шнайдер. Автор интервьюировал респондентов по вопросу об отношении советских солдат во время войны к сексу. В итоге он получил ряд неожиданных, даже обескураживающих ответов.
Василь Быков ответил на вопрос следующим образом: "На передовой людям было совсем не до этого. К примеру, я никогда не загадывал дальше, чем до вечера. Я мечтал только дожить до темноты, когда бой стихал. После этого можно было перевести дух, расслабиться.
В такие часы хотелось только спать, даже голод не так ощущался - лишь бы забыться...Думаю, в основной массе солдаты были настолько подавлены, что и в более спокойной обстановке не вспоминали о женщинах.
И потом, в пехоте были совсем юные бойцы. Те, кто постарше, кому было по 25-30 лет, у кого уже была семья и какая-то профессия, попадали в танкисты или устраивались шоферами, на кухню, в денщики, в сапожники и могли остаться в тылу. А семнадцати - восемнадцатилетним давали в руки ружья и отправляли их в пехоту.
Эти юнцы, вчерашние школьники, ещё не достигли того возраста, когда человек хочет и может жить активной половой жизнью. Миллионы таких полегли, так и не зная женщины, а некоторые - даже не испытав радости первого поцелуя".
Виктор Некрасов, автор повести "В окопах Сталинграда", в ходе интервью отметил, что "в немецкой армии, какая бы она не была, солдаты регулярно получали отпуска; были там и бордели, так что солдат где-то расслабиться, заняться любовью. У нас же - ни увольнительных, ни публичных домов.
Офицеры жили с медсёстрами, со связистками, а рядовому оставалось только заниматься онанизмом. В этом отношении советскому солдату тоже было очень нелегко".
Генерал М.П. Корабельников, доктор психологических наук, рассказал: "Когда я пришёл в армию, мне ещё не было и двадцати и я ещё никого не любил - тогда люди взрослели позже.
Всё время я отдавал учёбе и до сентября 1942 г. даже не помышлял о любви. И это было типично для всей тогдашней молодёжи. Только в двадцать один или в двадцать два года просыпались чувства.
А кроме того... очень уж тяжело было на войне. Когда в сорок третьем - сорок четвёртом мы стали наступать, в армию начали брать женщин, так что в каждом батальоне появились поварихи, парикмахерши, прачки... но надежды на то, что какая-нибудь обратит внимание на простого солдата, почти не было".
Однако, как отмечает Б. Шнайдер, самый потрясающий ответ он услышал от генерала Николая Антипенко, который во время войны был заместителем маршалов Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского по вопросам тыла.
Он сообщил, что летом 1944 г. в Красной Армии были открыты с согласия Верховного командования при его непосредственном участии два публичных дома.
Само собой разумеется, что эти публичные дома назывались иначе - домами отдыха, хотя служили они именно этой цели и предназначались только для офицеров. Претенденток нашлось не так много. Эксперимент, однако, завершился трогательно - и очень по-русски.
Первая группа офицеров провела свой трёхнедельный отпуск по плану. Но после этого все офицеры вернулись на фронт и всех своих подруг взяли с собой. Новых уже не набирали.
В войсках на фронте находилось немало женщин. Много их было в медицинских учреждениях, в войсках связи, некоторое количество в дорожных частях и тыловых службах. Наряду с мужчинами они переносили все тяготы военной походной жизни, им только приходилось труднее прежде всего из-за физиологических особенностей; даже уединиться им можно было не всегда, чтобы сделать свои естественные отправления и невольно приходилось поступаться своей природной стыдливостью.
Женщина на войне - это большая тема, не достаточно правдиво освещенная в нашей литературе. Большинство женщин честно выполняло свои служебные обязанности; но кроме этих обязанностей мужчины, особенно начальники, требовали от них интимных отношений, и в этом трудно было отказать, так как от начальника зависело не только положение, но и сама жизнь. Уже в первые недели войны многие командиры на фронте обзавелись любовницами, которые получили название ППЖ (полевые подвижные жены). Я был поражен, когда летом 41-го года, явившись с докладом к уважаемому мною комдиву Швецову, увидел в его землянке совсем молоденькую девушку, которая жила с ним. Подобные девочки были и у комиссара Шабалова, у начальника штаба Фролова, у командиров полков и других начальников. Говорили, что для этих целей мобилизовались девушки в прифронтовых районах. Основным поставщиком ППЖ в нашу дивизию был врач Мордовин, да и сам он жил с фельдшерицей саперного батальона, несколько отошедши от нашего дружного коллектива. Сами женщины, в основном, смотрели на это просто: сегодня живу, завтра убьют, а если забеременею или заражусь, пошлют в тыл.
Были и приятные исключения. Так в дивизионной полевой хлебопекарне служила санинструктором Наташа, молодая, красивая девушка из интеллигентной семьи. Несмотря на домогательства мужчин, она осталась непреклонной. В дивизии она пользовалась большим уважением и любовью.
В результате фронтовых связей распалось много семей, после войны многие начальники привезли с собой молодых жен, а старым дали отставку.
Весной 1942 года вместо Швецова, назначенного командиром корпуса, нашей дивизией стал командовать Завадовский, человек грубый, несдержанный, допускающий по отношению к подчиненным рукоприкладство. Ранее он командовал кавалерийской дивизией. К работникам тыла он относился с большим предубеждением, и мы очень жалели об отъезде Швецова.
В июне по окончании годичного кандидатского срока я был принят в члены ВКП(б). В конце июня 1942 года был получен приказ о моем назначении эпизоотологом Ветеринарного отдела 49-й армии. Мне жаль было расставаться с фронтовыми друзьями, с привычной обстановкой и покидать дивизию, в которой я прослужил более трех лет, и, хоть это и было повышением, 1-го июля я без особой охоты уехал к месту новой службы.
Управление тыла армии располагалось в двадцати пяти километрах к востоку от Юхнова. Здесь в лесу, в большом блиндаже и находился вместе с другими тыловыми службами Ветотдел армии, возглавляемый военветврачом 1-го ранга Боровковым. Уже на следующий день я уехал в дивизии и части, входящие в состав 49-ой армии.
Началась моя бродячая жизнь. Где на попутной машине, где верхом, где пешком из дивизии в дивизию, из полка в полк, из ветлазарета в ветлазарет колесил я по этой скудной, разоренной войной Калужской земле. 49-я армия, в состав которой входили четыре дивизии (18-я гвардейская, 42-я, 194-я и 217-я стрелковые) занимала оборону шириной в сорок километров по линии фронта. Кроме боевых частей в армии имелось много частей и учреждений связи, саперных и тыловых, где имелись лошади и ветеринарный состав. Непосредственно Ветотделу подчинялись армейский и эвакуационный ветлазареты. Все эти части и учреждения размещались в тыловом районе армии глубиною сорок километров, и вся моя работа заключалась в бесконечных скитаниях, осмотрах лошадей и оказании помощи работникам подчиненной мне ветеринарной службы.
На нашем участке Западного фронта в это лето шли бои местного значения, и было сравнительно спокойно. Свой главный удар немцы нанесли на юге. Прорвав фронт и разбив наши войска, они заняли всю Украину, Кубань, Северный Кавказ и вышли к перевалам Большого Кавказского хребта и к Волге в районе Сталинграда.
С наступлением осенних холодов Управление тыла армии переместилось в расположенную рядом деревню Бойцово, где ветотдел занял небольшой, довольно убогий домик. К этому времени я вполне освоился с обстановкой армейского тыла. Коллектив ветотдела был небольшой и дружный. Начальник отдела Боровков - старый служака, несколько суетливый, чуть заикающийся, был симпатичным и культурным человеком. Терапевта Щелева я знал по Дретуньскому лагерю, где он был дивизионным ветеринарным врачом 5-ой стрелковой дивизии в Полоцке. Он был скромным, молчаливым, добродушным человеком, и с ним у меня сложились дружеские отношения. Старший помощник начальника Мушников - обрусевший грузин, весельчак, анекдотист был душой нашего коллектива; он мог найти подход к каждому и умел хорошо устраиваться в жизни. Помощником начальника отдела по снабжению был Шамин - молодой, веселый, общительный парень. Должность делопроизводителя выполнял ветфельдшер, фамилию которого, к сожалению, я не помню. Кроме того, был шофер грузовой машины и солдат для обслуживания.
Прошли Октябрьские праздники, конечно, не без выпивки, благо спирт ветотдел всегда мог достать за счет ветеринарного снабжения. Вскоре после праздника мне привалило неожиданное счастье. Боровков дал мне отпуск на пятнадцать дней; на это он имел право, а печать и проездные документы у нас были свои. И вот в середине ноября я уехал в Новосибирск.
До Москвы доехал на попутной машине вместе с какими-то политработниками. Где-то на окраине города я нашел семью Щелева, которой передал от него письмо и небольшую посылку. Остался у них ночевать. Какое это счастье - лечь в чистую постель, на пуховую подушку, укрыться теплым одеялом! Утром через военного коменданта на Ярославском вокзале я достал железнодорожный билет в положенный мне мягкий вагон. Поезд до Новосибирска шел четверо суток. Питался на больших станциях по талонам, выданным вместо пайка. Кормили скудно какой-то баландой и постной кашей. Чем ближе я подъезжал к Новосибирску, тем большее нетерпение охватывало меня. Казалось, что поезд идет слишком медленно. Душа рвалась туда, вперед, к любимой жене и сыну, которых я не видел полтора года. И вот наступил этот радостный день 20 ноября 1942 года.
Знакомый город, глубокий овраг перед военным городком, полутемная лестница, ведущая на третий этаж. Как бьется сердце, будто хочет выпрыгнуть из груди. Здравствуй, дорогая, любимая! Здравствуй, сын мой родной! Вот и пришел я с войны живой, невредимый, пришел, чтобы увидеть вас, принес неизбывный, нерастраченный запас любви своей. Разве горечью долгой разлуки, тяжелых лишений, опасных скитаний по дорогам войны не заслужил я радости этой встречи?
Говорят, что бочку меда может испортить ложка дегтя. И в этом большом моем счастье свидания была капля горечи. В один из этих счастливых вечеров к нам пришел генерал Добровольский, начальник Новосибирского пехотного училища, в котором работала Ольга, принес бутылку спирта, мы выпили, закусили. Он очень скоро опьянел, начал нести всякий вздор, намекнул на интимную близость с моей женой. Я сказал: "Товарищ генерал, вы пьяны. Уходите, пожалуйста" и сунул в карман его шинели недопитую бутылку. Жалею, что тогда его пьяного не вытолкал в шею и не спустил с лестницы. Он оскорбил не только меня, он оскорбил и унизил мою жену.
Ослепленный любовью, я не до конца тогда понял обиду свою. Я - тугодум, живу задним умом, и тогда не осознал всей этой пошлой грязи, запятнавшей нашу жизнь. На следующий день Женя, за что-то рассердившись на мать, сказал ей в сердцах:
- Тебе бы только с Добровольским целоваться!
Ему тогда шел тринадцатый год, и для его неискушенной натуры это, может быть, было более глубокой раной, чем для меня. Не тогда ли в отношениях между матерью и сыном возникла трещина недопонимания, отчужденности, которая сказалась потом? Конечно, в те суровые дни войны, когда в тылу было очень голодно, в борьбе за жизнь свою и сына, за чашку похлебки, за право снимать пробу в курсантской столовой жена могла изменить мне. Я мог простить это ей; но хамство этого неумного генерала и его визит ко мне с бутылкой спирта простить не могу.
Странно, что тогда я все простил ей, а теперь мне невозможно сделать это. С того времени прошло около четверти века, я вспоминаю об этом, и мне становится больно.
Быстро пролетели эти пять счастливых дней, и вот опять надо собираться ехать на фронт. Вечером 25 ноября Оля проводила меня на вокзал. Томительная, длинная дорога с полупустым желудком, холодная и пустынная Москва, Киевский вокзал, Мятлево - наша станция снабжения, а там уж до нашей деревушки рукой подать. Здесь за время моего отсутствия ничего не случилось. И опять началась фронтовая страда - скитание по заснеженным дорогам, ночевки в землянках фронтовой полосы под гул артиллерийской канонады.
Автор книги «Прямой наводкой по врагу» - Исаак Кобылянский начал воевать в 1942 году под Сталинградом. Он был тогда сержантом, командиром орудийного расчета батареи 76-мм полковых пушек, носивших прозвище «Прощай, Родина!» за их открытые позиции у переднего края. В отличие от многих военных мемуаров книга не утомит читателя описаниями баталий, в ней рассказано лишь о нескольких драматически сложившихся боях. Гораздо больше места уделено искреннему рассказу о восприятии войны поначалу неопытным городским парнем, верившим официальной пропаганде. Откровенные, с долей юмора рассказы о собственных заблуждениях и промахах, о многих «нештатных» ситуациях на войне вызывают улыбку, но чаще заставляют задуматься. Вместе с автором героями книги стали его однополчане. С неподдельной теплотой он описывает самых близких друзей, подлинных героев войны.
Вы видели фильм «Военно-полевой роман» Петра Тодоровского? Он, как и Исаак Кобылянский тоже фронтовик, а то, что Вы сегодня прочтете, это, по сути, то, что осталось за кадром этого фильма, в части любовных отношений между командирами и понравившимися им подчиненными женщинами. «Грязно?» - скажите Вы. А я не осуждаю ни тех, ни других. Я не имею такого морального права. Людям всегда хочется любить и быть любимыми… Даже на войне. И это правда.
Вместе с нами они мерзли и мокли, рядом с нами, когда удавалось, отогревались и просыхали у костра. Было их в полку около двадцати: телефонистки, медсестры, две машинистки.
Большая часть «подруг» попала в полк после окончания краткосрочных курсов медсестер или связисток. Лишь старший врач санроты Вера Михайловна Пенкина перед войной окончила медицинский институт.
Почему немало девушек шло в армию, на фронт добровольно? Было на это, думаю, несколько совершенно разных причин. Некоторыми руководили патриотические мотивы, другим надоели лишения, на которые был обречен тыл. Существовал еще один несомненно серьезный мотив: мужчины в тылу стали редкостью, а на фронте можно было запросто найти своего суженого или, на худой конец, временного, как теперь говорят, партнера.
Наименее опасными для жизни, если позволительно говорить о безопасности на фронте, местами службы девушек были штаб полка (на должностях машинистки или телефонистки) и полковая санитарная рота (от врача до санитарки). Самой серьезной опасности подвергались девушки, служившие в санитарных взводах батальонов, те, кто перевязывал раненых на поле боя, кто выносил беспомощных (и таких тяжелых!) солдат из-под огня противника. Здесь девушки были редкостью, большинство санитаров составляли пожилые мужчины.
Попадая в такое место, как наш полк, каждая девушка с первой минуты становилась предметом откровенного вожделения десятков, если не более, изголодавшихся по женщинам мужчин. Редкой случалось остаться без партнера, еще реже были те, кто отказывались от сожительства по моральным соображениям.
Оля
В нашем полку я знал единственную девушку, которая принципиально отказалась от множества предложений, не поддалась принуждению, не испугалась угроз. Это была восемнадцатилетняя белокурая Оля Мартынова, ростовчанка. Небольшого роста, пухленькую и голубоглазую, ее, если бы не солдатская одежда и кирзовые сапоги, можно было принять за школьницу-старшеклассницу. Как-то в середине сентября 1943 года, когда мы совершали долгие марши по степным дорогам Запорожской области, я оказался рядом с Олей, и у нас завязалась неторопливая откровенная беседа. В наш полк Оля попала весной, а до этого она закончила годичные курсы медсестер, на которые поступила из патриотических побуждений осенью 1941 года после окончания средней школы. Ее родители оставались в оккупированном Ростове, и лишь недавно она получила от них первое ответное письмо, полное надежды на скорое возвращение дочери. Оля рассказала мне о бесконечных притязаниях и принуждениях к близости, которые она испытала с момента прибытия в полк. «Но я всем отказывала, ведь не за этим же я пошла на фронт», - очень мило картавя, делилась со мной эта не похожая на всех других, абсолютно наивная девочка. Олина неуступчивость обошлась ей очень дорого - ее единственную направили в стрелковый батальон медсестрой санитарного взвода. Полгода судьба хранила Олю, но когда в начале октября мы начали штурмовать Пришибские высоты, что рядом с Токмаком и Молочанском, осколок снаряда пронзил грудь девушки, мгновенно оборвав юную жизнь. Так случилось, что, идя впереди орудий по проходу через противотанковый ров, я увидел, как внизу, на дне рва, двое солдат укладывают на носилки чье-то залитое кровью бездыханное тело.Вглядевшись, я узнал Олю. Санитары рассказал и, что она погибла, когда ползла, чтобы помочь раненому.
* * *
Совсем по-иному складывались судьбы других моих однополчанок. Я не о том, что они остались живы, было у нас два случая, когда девушек ранило.Имеется в виду, что многие становились «полевыми походными женами» (сокращенно - ППЖ) офицерского состава. Существовал негласный порядок, по которому обо всех прибывших в полк женщинах строевая часть сначала докладывала командиру полка, его заместителю и начальнику штаба. По результатам доклада, «смотрин», а иногда и короткого собеседования определялось, куда (это нередко означало, к кому в постель) направят служить новую однополчанку. Если высокий начальник был в данный момент «холостяком» и предвидел, что сумеет сделать ее своей ППЖ, то он приказывал будущему номинальному командиру новоприбывшей: «Зачисли в свой штат и отправь в мое распоряжение». Обычно от такой судьбы не отказывались, соглашались охотно, хотя разница в возрасте часто достигала четверти века, а то и больше. Редко кого из этой категории девушек останавливало также семейное положение и наличие детей у будущего покровителя. Было наперед ясно, что с точки зрения быта, снабжения, питания, да и безопасности ППЖ командира будет в привилегированном положении. Совершая такой выбор, девушка питала надежду стать в конце концов настоящей женой этого человека и, как могла, старалась завоевать его сердце. Мне известно несколько случаев, когда ППЖ добивались своего, но чаще они оказывались покинутыми и, как правило, оставались одинокими до конца дней.
Не всегда, однако, девушки покорно подчинялись выбору начальства и принимали заманчивые предложения. Бывало, поступая по велению сердца, они выбирали себе офицера рангом пониже, хотя это грозило неприятными последствиями. Вот какой «военно-полевой любовный треугольник» сложился и существовал довольно долго в нашем полку.
Тася
Летом 1943 года прибыла в наш полк телефонистка Тася. В день прибытия она приглянулась начальнику штаба полка майору Бондарчуку, и он, направляя эту стройную, веселого нрава девушку в первый батальон, предупредил, что Тася будет «обслуживать» его лично. Первое время так оно и было. Но вот случилось, что Бондарчук убыл на несколько дней в командировку, кажется, в штаб армии, и Тася провела эти дни в расположении батальона. Здесь она поближе познакомилась с заместителем командира батальона старшим лейтенантом Савушкиным. Невысокий, круглолицый, простоватый на вид, он был лет на десять моложе майора. Видно, чем-то он пришелся Тасе по душе, так как на второй день они уже были неразлучны, и Тася не сводила влюбленных глаз со счастливого старшего лейтенанта. «Медовая неделя» пролетела для них как одно мгновение. Когда возвратился Бондарчук, Савушкин хотел договориться с ним о «переподчинении» Таси, но это вызвало лишь вспышку ярости и поток угроз начальника штаба. Теперь Тасе приходилось навещать Бондарчука «по долгу службы», но время от времени ей удавались тайные встречи с Савушкиным «по велению сердца». Ревнивый и мстительный майор узнавал об этих встречах, но не всегда мог помешать им. И он отыгрывался на Савушкине, благо, служебное положение предоставляло для этого богатые возможности. Быть заместителем командира стрелкового батальона - одна из самых трудных и смертельно опасных офицерских должностей. Савушкин был известен в полку как добросовестный труженик войны. Мне он навсегда запомнился сидящим с прижатой к уху телефонной трубкой в расщелине скалы под Севастополем. Здесь был КП батальона, но вход в расщелину находился под прицелом немецких пулеметов (тому свидетельством были несколько трупов наших воинов, убитых в попытке пробраться на КП в светлое время дня). Савушкину за день приходилось два-три раза покидать свое рабочее место, уходить в роты или в штаб полка, и он, не выказывая излишних эмоций, добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности. Таким он был всю войну. Спустя тридцать лет я увидел располневшего и полысевшего Савушкина на встрече ветеранов-однополчан. Меня поразило, что к его груди был прикреплен лишь один, да и то самый скромный боевой орден, Красной Звезды. Для тех, кто знал, как воевал Савушкин, это казалось недоразумением, особенно когда находишься среди ветеранов, украшенных многочисленными орденами и медалями. Я без обиняков спросил, не внуки ли затеряли дедовы ордена, на что получил горький ответ: «Нет, это Бондарчук… его мать, так отомстил за то, что Тася меня полюбила. Он запретил начальнику строевой части Казинскому представлять меня к наградам и к повышению в звании. Так я и закончил войну, как начинал, - старшим лейтенантом». Добавить к этой истории мне нечего, так как совершенно не помню, что произошло потом с Тасей. Знаю лишь то, что женой Савушкина она не стала.Вера Михайловна
Своеобразно повела себя, прибыв в полк, капитан медицинской службы москвичка Вера Пенкина, привлекательная девушка лет двадцати пяти. Обладая достаточно высоким воинским званием и сильным характером, она держалась независимо и начала с того, что с ходу отвергла несколько предложений «руки и сердца», исходивших от верхушки полка.Осмотревшись, Вера Михайловна сама выбрала «друга фронтовой жизни». Им стал тридцатилетний командир минометной батареи старший лейтенант Всеволод Любшин. Хорошо сложенный, кареглазый симпатичный мужчина, он происходил из кубанских казаков, до войны жил в Казахстане, преподавал военное дело в средней школе.
Вера Михайловна (она приучила всех офицеров полка обращаться к ней по имени и отчеству) не прогадала с выбором друга. Всеволод создал ей почти идеальные по фронтовым условиям и его возможностям удобства существования. В распоряжении командира батареи имелось несколько повозок, одна из которых во время ночных переходов зачехлялась брезентом и служила Вере спальней. О такой роскоши в своей санроте она могла бы только мечтать, тем более что время от времени в повозку ненадолго забирался «согреться» (или «отдохнуть») ее неутомимый любовник. Вера Михайловна была темпераментной особой, и нередко ездовой и шагавшие рядом с повозкой солдаты батареи на слух определяли, что происходит под брезентом.
Когда мы находились во втором эшелоне, и, если в санроте все было спокойно, Вере удавалось проводить целые дни в расположении полковых артиллеристов (командиры наших батарей были друзьями, и мы всегда располагались рядом). Здесь она могла насладиться вкусной, по ее заказу приготовленной едой, выпить наравне с мужчинами «наркомовской» водки или какого-нибудь трофейного напитка. Подвыпив, Вера Михайловна «дурела», становилась обозленной, вовсю сквернословила. До сих пор помню ее безобразный поступок «под градусом», совершенный в конце января 1945 года, когда мы остановились на сутки в каком-то прусском имении.
За предшествовавшие полгода нам удалось собрать на территории Литвы, Латвии и Восточной Пруссии небольшую коллекцию патефонных пластинок с хорошими мелодиями, но главную ценность составляли неизвестные доселе записи песен в исполнении русских эмигрантов. Обзавелись патефоном и, как только случался спокойный часок, с наслаждением по многу раз слушали «свою» музыку. И патефон, и пластинки находились в общей собственности обеих батарей. И вот, после хорошего коллективного возлияния в просторном особняке, Вера Михайловна учинила Севе громкий скандал и, чтобы почувствительнее досадить ему, схватила наше сокровище - стопку пластинок, вознесла ее над головой и изо всей силы шмякнула оземь. (В эти трагические секунды мы все оцепенели и выглядели, наверное, как персонажи гоголевской «немой сцены». Только Любшин, протянув руки к своей ППЖ и пытаясь ее успокоить, бормотал: «Вера, стой, Вера, стой...»)
О некоторых нравах, царивших на фронте, свидетельствует событие, происшедшее с участием Веры и Всеволода в одну из ночей второй половины марта 1945 года.
В этот период мы готовились к штурму Кенигсберга, назначенному на начало апреля. Полк размещался в лесу, и жили мы в хорошо оборудованных землянках.
Примерно за месяц до события, о котором хочу рассказать, к нам прибыл новый командир полка (тринадцатый по счету, начиная от Туймазы). Это был рослый, под 190 см, черноволосый скуластый мордвин подполковник Купцов. Спустя день-два после его появления досужие языки стали рассказывать, что подполковник прибыл не один: в его землянке безвыходно обитает весьма упитанное юное существо женского пола (лица ее никто не видел). У входа в землянку всегда стоял автоматчик, так что никаких подробностей о подруге Купцова в полку не знали. (Это, кстати, еще один вариант женской доли на фронте - ППЖ-затворница.)
Знакомясь поочередно с подразделениями полка, Купцов побывал и в санроте. Там он не мог не обратить внимания на привлекательную Пенкину, которая в качестве старшего врача, приветливо улыбаясь, представляла важному посетителю весь медицинский персонал и со знанием дела отвечала на вопросы. Судя по тому, что произошло позже, Вера Михайловна произвела на командира полка сильное впечатление. На следующие сутки, около полуночи, Купцов из своей штабной землянки позвонил в санроту и передал распоряжение: капитану медслужбы Пенкиной немедленно прибыть в штаб, ее будет сопровождать связной командира полка. Вера Михайловна, естественно, ночевала у Севы, так что, не обнаружив ее в санроте, связной долго блуждал по лесу, пока нашел, где расположились минометчики. Добравшись наконец до землянки Любшина и разбудив ее хозяина, связной несколько раз повторил недоумевавшему командиру батареи, кого и куда вызывают. Минут через десять из землянки вышли Сева с Верой и последовали за связным.
У входа в штабную землянку Купцова, которую охранял автоматчик, связной попросил их подождать, сам вошел и через минуту вернулся со словами «Приказано войти только гвардии капитану». Вера пошла в землянку, а Всеволод закурил и, нервничая, стал расхаживать взад-вперед, не удаляясь от автоматчика больше чем на десять метров. Выбросив окурок «Беломора», он начал раскуривать вторую папиросу, но в это время из землянки раздался вопль: «Сева!» Любшин вмиг расстегнул кобуру и достал пистолет, плечом оттолкнул автоматчика и ворвался в землянку.
Направив пистолет на Купцова, он взял за руку растрепанную Веру и вместе с ней покинул логово несостоявшегося насильника. (О подробностях случившегося Любшин рассказал мне спустя тридцать лет, во время юбилейной встречи ветеранов дивизии в Севастополе. Тогда же он вспоминал, что Купцов не простил ему своего поражения, но мстить начал, когда война уже закончилась.)
«Военно-полевой роман» Любшина и Пенкиной завершился за три недели до конца войны. Втайне от Всеволода Вера Михайловна оформила документы на увольнение в запас и, когда все было готово, сказала ему: «Севушка, спасибо, дорогой, за все, что ты дал мне в эти годы, спасибо за твою любовь, за твои ласки! Но, милый, ты должен понять, что мы с тобой - не пара для жизни на «гражданке». Ты найдешь свое счастье, а я - свое. Прощай, Севушка, и будь счастлив!» Многие, в том числе и я, были ошеломлены неожиданным финалом, сочли ее поступок чуть ли не предательством. А ведь, пожалуй, она была права.
Любшин прослужил в армии еще несколько лет, женился, в середине 80-х переехал из Казахстана в Крым, позже овдовел. Сейчас ему под девяносто, живет в Уральске. Вера Михайловна покинула Москву в 1948 году, такие сведения дала мне Мосгорсправка, когда я пытался разыскать свою однополчанку.
Аня
Нелегкая судьба досталась медсестре санроты Ане Корнаковой. Еще в Туймазе нам представили ее в качестве закрепленного за батареей представителя санроты. Она действительно часто навещала нас. О сердечных делах этой двадцатилетней невысокой, но ладно скроенной девушки я узнал спустя полгода, когда она была влюблена в недавно прибывшего начальника артиллерии полка красавца-капитана Карпова. Был ли он у Ани первым, не знаю. Вскоре в полк прибыла симпатичная машинистка киевлянка Майя, и Карпов перестал обращать внимание на Аню. Горечь поражения и обида на любимого человека, так решительно отставившего ее, постепенно проходили, тем более что возможных заместителей было в избытке.Сначала Аниным «другом» был командир стрелковой роты (фамилии не помню), но его через месяц ранило, а затем она надолго сошлась с командиром другой роты Ремизовым, обыкновенным солдафоном, главными достоинствами которого были зычный голос и умение много выпить, не пьянея. Анины невезения продолжались: летом 1944 года она заболела сыпным тифом. (Это удивляло. Ведь вши, главный разносчик тифа, буквально кишевшие на нас до весны 1943 года, уже пошли на убыль.) Из госпиталя Аня возвратилась остриженной наголо, жаль было на нее смотреть. Но как только волосочки на голове немного отросли, стало заметно другое: Аня - беременна. И вот она уже покидает фронт, едет к маме рожать. (Все происходило в полном соответствии с бытовавшим тогда анекдотом из серии «Ответы Армянского радио на вопросы радиослушателей». Вот его подлинный текст: «Нас спрашивают, в чем разница между авиабомбой и фронтовичкой? Отвечаем: авиабомбу начиняют в тылу и отправляют на фронт, а фронтовичку начиняют на фронте и отправляют в тыл».)
Главные Анины страдания начались с момента приезда в родную деревню на Калининщине. (Ее письмо-исповедь я получил в 1968 году, когда случайно узнал адрес однополчанки и написал ей короткое приветственное письмо.) В первую же минуту встречи мать протянула дочери недавно полученное письмо от Ремизова. Сообщая о скором возвращении Ани, автор письма решительно отказался от возможного отцовства, ссылаясь на то, что «у нее таких, как я, были десятки, а я вообще очень давно с ней дела не имел». Аня была потрясена подлостью своего недавнего сожителя, но природа продолжала действовать по своему расписанию, и вскоре в семье Корнаковых появился третий человек - сын Ани.
Когда ребенку исполнилось три года и он несколько раз спросил у Ани об отце, она собрала вещички и на последние деньги отправилась с сыном в село, где жил с новой семьей Ремизов и куда она до этого уже посылала письма, остававшиеся без ответа. Как и следовало ожидать, их не впустили даже на порог ремизовского дома. Возвращаться к матери Аня не решилась и осела в Калинине, работала медсестрой в госпиталях, а к старости - медработником в детском саду. В 1950 году вышла замуж, казалось, обрела счастье, но муж через три года умер. Сын Ани, похоже, пошел в отца…
Две Жени
В двух случаях фронтовая любовь моих однополчан завершилась образованием благополучных семей. Старший делопроизводитель строевой части Гриша Демченко женился на самой, пожалуй, красивой из женщин нашей санроты Жене Домниковой. После войны они жили в Калуге.Второй брак имел предысторию. Молодой, довольно интересный, по фронтовым меркам - рафинированный интеллигент, врач полковой санроты Дудников был неравнодушен к медсестре харьковчанке Жене Лифнер и она была близка к тому, чтобы ответить взаимностью. Однако, на беду Дудникова, Женя понравилась упоминавшемуся выше капитану Казинскому, жена которого погибла в оккупации, и тот решил избавиться от конкурента. Пользуясь своими возможностями, Казинский добился того, что Дудникова перевели на более высокую должность в медсанбат дивизии. Теперь оставалось завоевать Женино сердце. На это ушло несколько месяцев. После войны Казинские жили в Черновцах. Станислав заведовал отделом в облисполкоме, затем перешел на работу в системе промкооперации. Женя до пенсии работала старшей медсестрой в местной больнице. В 1980 году Казинский умер.
* * *
Есть еще одна тема, связанная с нашими «боевыми подругами». У нас был случай, когда из-за присутствия женщин на фронте (но не по их вине!) произошла беда.Вспомним описание затянувшегося ночного марша перед боем у хутора Вишневого. Там были слова: «В эту ночь колонна полка часто останавливалась, на каждом скрещении дорог сонное начальство долго разбиралось, по какому пути следовать дальше». Приношу извинение читателю - это правда, но не вся. Долгие, иногда до получаса, остановки происходили из-за того, что упомянутое начальство лежало под брезентом в повозках со своими ППЖ, а чины пониже, не знавшие толком маршрута, не решались прерывать в неподходящий момент любовные утехи начальников. Вынужденные подолгу стоять в колонне и догадывавшиеся о причинах этих остановок, солдаты роптали. Абсолютно ясно помню, что сказал тогда Тетюков: «Запомните, хлопцы, мои слова - не видать России победы, пока в армии будут бабы». Увидела Россия Победу, а вот Тетюкову не пришлось, он погиб через несколько часов. И, может быть, действительно из-за «баб». Ведь если бы мы пришли в Вишневый до рассвета, успела бы пехота окопаться, нам не пришлось бы идти на смертельный риск, и храбрый артиллерист мог бы уцелеть…
* * *
Ради справедливости отмечу, что большинство моих командиров полка (а их сменилось больше десяти за неполных три года) не забывало о чувстве долга ради любовных утех.* * *
Не хотелось бы создать у читателя впечатление о том, что в нашем полку женщины были заняты одной лишь любовью, или, как теперь говорят, сексом. Нет, почти все они, особенно врачи, медсестры, санинструкторы, пренебрегая опасностью и не считаясь ни с усталостью, ни со временем, добросовестно, а подчас героически выполняли свои нелегкие обязанности.А ведь нашим боевым подругам (какими только прозвищами, от снисходительных и ласковых до обидных и оскорбительных, их не наделяли однополчане!) приходилось терпеть и такие лишения, которых не знали мужчины. Помимо особых неудобств в известные периоды жизнедеятельности женского организма, для наших фронтовичек, почти всегда находившихся в окружении сотен мужиков, существовала повседневная проблема «сходить до ветру», особенно когда мы находились в чистом поле.
В общем, за редкими исключениями, женщинам на фронте приходилось невероятно тяжело. Так что теперь, встречая престарелую участницу войны, я мысленно отвешиваю ей низкий поклон не только за ее личный (мне неизвестный) вклад в нашу победу, но и за те лишения, которые она заведомо испытала на фронте. И мне совсем неважно, какие амурные приключения с ней случались в те далекие годы ее молодости.
Полностью книгу можно
